Леонид обязательно умрет - Дмитрий Липскеров Страница 27

— Или от небес! — подхватил второй.

Ее заставили забраться на гинекологическое кресло, ожегшее холодом спину и ягодицы. Потом она коротко почувствовала в себе пальцы врача.

— Четыре сантиметра, — объявил он кому-то.

Что — четыре сантиметра? — пронеслось в мозгу.

Ее сняли с кресла и уложили на широкую кровать.

— А как же рожать? — испугалась она.

— Часа через два… Позовем…

Она осталась одна, переживая каждые пятнадцать минут болевые корчи. Между ними она пыталась заговорить с ним. Просила ответить!.. Но он молчал.

Ему было вовсе не до нее.

Он испытывал состояние панического ужаса. Так чувствуют себя рыбы, из аквариума которых слили воду. К тому же материнская плоть почему-то то и дело сжималась, причиняя ему физические страдания. В его сформировавшемся мозгу вспыхивало электрическим разрядом слово — смерть. Он более не думал о переходе одного вида сознания в другое, просто его человеческое тело отчаянно старалось выжить в экстремальных условиях.

Она кричала, чтобы ей помогли. Вместе со своими воплями ей чудились еще десятки чужих, истошных криков. Господи, ад какой-то!.. Потом она вспоминала, что находится в роддоме, и, видимо, кто-то еще в этот неурочный час в чудовищных муках производит на свет плоды любви или случайностей.

Потом появилась какая-то женщина со стертым лицом. Мягко, но вместе с тем твердо наставляла ее дышать, как собачка дышит… И показывала…

— У! У! У! — ротиком.

А здесь опять схватка… Ей просто мозги свело…

— У! У! У!

— Две минуточки, — констатировала акушерка. — Скоро и пойдем!

Он отчаянно боролся. Его физиономию сплющило о закрытые врата, невозможно было открыть глаз, а правая рука загнулась за спину и не ломалась только благодаря своей гуттаперчевости. А ее телеса все сжимались и сжимались, выдавливая разросшийся плод.

— Что же это происходит! — прокричал он ей.

Она не слышала даже его, так как сама орала во все горло.

— Не могу-у-у!!!

— Пойдем, милая…

Ее подняли и повели шаг за шагом. Она то и дело останавливалась, перестаивая уже двадцать пятую схватку, и дышала собачкой быстро-быстро.

— Я умираю! — вопил он. — Слышишь ты!

Она не слышала. Ей нужно было делать свое дело, а не разговоры разговаривать. Дышала, дышала!

Его череп сдавило, словно между двумя прессами. Внезапно она закричала, что хочет в туалет.

— Не хочешь, — сказали ей. — Кажется!..

— Обгажусь вся!

Ее сняли с кресла и дали посидеть на фальшивом унитазе. Она тужилась, а его головку плющило, словно пельмень.

— Ты мною гадить собираешься! — озлился он сквозь боль. — Так вот ты какой. Космос!.. Тва-арь!..

Он напряг все силы и схватился свободной рукою за ее кишки.

Она, вновь усевшаяся в кресло, чуть было не лишилась сознания от боли.

— А кто ее наблюдал? — поинтересовался врач.

— Никто… Самотеком!

— Вот, недоросли!

Схватки шли одна за другой. Началась активная родовая деятельность.

Она уже не кричала, а сипела облаявшейся до одурения псиной.

Он ненавидел ее! Сконцентрировался, превозмогая боль. Уперся, выгнулся и, закричав безмолвным ртом, перевернулся, словно космонавт при перегрузках в 9G. Он встал в ее животе во весь рост, выругался страшно и потерял сознание.

От внутренних пертурбаций, от удара под сердце она тоже лишилась чувств. Пока ее приводили в себя с помощью нашатыря, ее врата приоткрылись, и из них выскользнула ножка ребеночка.

Это событие привело врача в неописуемый ужас. Он не мог так ошибиться при осмотре! Ему положение плода представлялось совершенно правильным! Он ощущал пальцем головку ребенка отчетливо. Не мог же его палец перепутать голову с пяткой?!.

— Не надо нашатырь! — закричал он. — Каталку! Маску!

Здесь все засуетились. Работали слаженно. На три-четыре переложили бессознанную роженицу на каталку и повезли ее к лифту экстренно, как только было возможно…

А потом операционная.

Она лишь на мгновение пришла в себя, прослушала слово «кесарево» и под общей анестезией отпустила свое сознание в неизведанное плавание…

Так захотел Господь, чтобы ее сознание более не вернулось в роскошное тело. Наркоз был противопоказан Юльке, как цианистый калий всему живому.

Ее реанимировали почти два часа, а она лежала после мук покойная и светлая ликом. Тело ее было вскрыто поперек, и после извлечения младенца из разверзнутой утробы даже легкий парок шел. Кто-то подумал про себя, что картина похожа на успокоившийся вулкан…

Впрочем, Юлька сделала свое дело.

Мальчишка, вытащенный из нее, после определенных манипуляций зажил человеческой жизнью и противу воли своей задышал. Весу в Юлькином сыне случилось без малого шесть кило, а росту малый оказался обыкновенного — пятьдесят сантиметров.

В роддоме недолго находились в шоке. Попривыкли ко всякому за годы. Надо было работать дальше, а в жизни чего только не случается. Вот только врачу, принимавшему роды, предстояло всю жизнь вспоминать эту нежданную смерть.

Тело роженицы отвезли в мертвецкую, а пока оно замерзало, занимались совершенно живым младенцем.

Против обыкновения младенец после извлечения из материнской утробы не заплакал, не опустошил мочевой пузырь, а лишь внимательно смотрел в глаза медсестры, которая нашла такое состояние ребенка ненормальным и шлепнула его пресильно по мягким местам.

Ему было больно, он хотел сказать гадость этой идиотке, но речевой аппарат еще не сформировался под его зрелые мысли, а потому изо рта вышел огромный слюнявый пузырь, который, лопнув, обдал лицо медички мокрым.

Она подумала, что горло ребенка забито слизью, потому новорожденный не орет, как положено, и засунула ему палец в рот почти до трахеи. Поворочала им, убеждаясь, что путь к легким чист.

Он и это выдержал.

Лишь когда она успокоилась, что жизни ребенка ничего не угрожает, и уложила младенца на животик, чтобы обтереть кожу от всякости и засыпать спинку тальком, тогда он отомстил. Выпустил из себя пожарной струей, что называется, первый детский стул. И попал… И все лицо ей уделал…

Медсестре даже показалось, что она услышала младенческий смех, но, будучи материалисткой, списала свои фантазии на усталость, а потому передала новоявленного миру сиротку другой сестре, сама же отправилась в ординаторскую проверить давление.

Его пеленали по рукам и ногам, словно в смирительную рубашку буйного шизофреника.

Как этим ублюдкам объяснить, что ему больно! Что кожа его физического существа еще не дозрела до стерильных накрахмаленных пеленок! Это, как наждаком по голой заднице!.. Ведь до того он проживал девять месяцев в водной среде. Слезы так и рвались наружу, но он терпел, продолжая буравить взглядом всех, кто к нему подходил.