Йошкин дом - Виктория Райхер Страница 27

Зеленые волосы деревьев гнутся и плещутся, я иду вниз по зеленой улице, иду, иду и наконец, дохожу. В дверь не звоню, у меня ключ, поднимаюсь по лестнице, от второй двери тоже ключ, отпираю, звук плещущейся воды, отлично, он в ванной, сейчас мы ему устроим, я снимаю свою ярко—красную куртку, кидаю ее на кресло, кидаю себя на другое кресло и прислушиваюсь к звуку бегущей воды. На улице холодно, а шла я долго, поэтому мне бы сейчас очень хотелось принять горячий душ, знаете, как это приятно — горячий душ на холодное с улицы тело, ужасно нравится. Но душ занят. В душе — мой мужик, тот, к которому я пришла, он плещется там в душе под горячей водой и думает, что он — это он, но я—то знаю, что он — это я. Я замерзла, и мне хочется быстро под воду, а он там, под водой, и поэтому он — это я. «Я хочу, чтоб меня звали Джон и Мэри», — напеваю я негромко, изо всех сил намыливая мочалкой подмышки. Я стою под горячим душем и млею, потому что я недавно проснулся, а нет ничего лучше, когда ты недавно проснулся, чем горячий душ.

«Я хочу, чтоб меня звали Джон и Мэри», — пою под душем, намыливая мочалкой коленки. Вообще—то у меня нет слуха, у моей девушки есть, а у меня — нет, я почти глухой в музыкальном смысле слова, я тетерев я глухарь, я пою только в ванной и только самому себе. Но самому себе можно, никто же не слышит. Если бы кто—то слышал, подумал бы, наверное, что у меня прекрасное настроение. Хотя настроение у меня как раз не очень.

Настроение у меня как раз не очень, потому что вчера я ходил в кино с потрясающей женщиной. Потрясающей, убийственной, самой великолепной из всех. Сегодня с утра женщина позвонила и сказала, что больше не будет со мной встречаться. На вопрос, а почему, собственно, она ответила, хихикнув противно, что муж против. Здравствуйте, пожалуйста. Муж против. А я и не знал, что у нас есть муж. Но муж у нас есть, поэтому мы больше встречаться не будем. А мне это совсем не подходит, потому что когда мы были вчера в кино, нас видела одна идиотка, подруга моей девушки, и, конечно, все давно ей рассказала. Я уже вчера понял, что теперь она все ей расскажет, и подумал: «Ай, плевать!», потому что со мной была самая великолепная женщина в мире и мне было не до моей девушки. Но с утра моя самая великолепная женщина в мире позвонила и сказала, что больше не будет со мной встречаться, а моя девушка наверняка все и скоро притащиться устраивать мне скандал, хотя, видит бог, я ненавижу скандалы.

Я ненавижу скандалы, поэтому я стою и стою под душем, и никуда не иду, и никому не звоню, и понятия не имею о том, что в одном из моих кресел тем временем уже давно сижу я, моя девушка, сижу, кипя от злости и думая, что же я мне, негодяю, сделаю, когда я, паразит, выйду из душа и застану в своем доме меня, кипящую от злости и снявшую красную куртку.

Я ненавижу скандалы, поэтому я напеваю себе под нос, напеваю и мылюсь, и думаю все—таки не о девушке из красной куртки, а о самой прекрасной женщине в мире, которая сидит сейчас, тихая, в своем доме, красит ногти изумрудно—зеленым лаком и никаких забот, безусловно, не знает, потому что она — это я, конечно же, я. Я устал, и мне нудно стоять под душем и ждать скандала, куда интересней сидеть себе дома и красить ногти изумрудно—зеленым лаком, куда, куда интересней, потому—то она — это я. «Я хочу, чтоб меня звали Джон и Мэри», — напеваю я, покрывая ногти изумрудно—зеленым лаком, мне легко и спокойно сидеть себе дома, слегка напевая.

«Я хочу, чтоб меня звали Джон и Мэри», — думаю я про себя, покрывая ногти зеленым лаком, что за странная шутка — зеленым лаком — говорит мне муж, ничего, конечно же, не понимая. У меня вчера был забавнейший, изумительный адюльтер, хотя ни до чего, конечно же, не дошло, мы просто ходили в кино. В кино мы ходили со мной, ну а с кем же еще, и я безумно понравилась мне, потому что как раз такой человек, как я, мне и нужен. И плевать, что у меня давно есть девушка — я, плевать абсолютно, потому что разве можно сравнить меня со мной, я ведь в тысячу раз прекрасней, и я это понимаю, гляжу на меня и понимаю, что я в тысячу раз прекрасней меня, даром что муж. У меня есть есть муж, да. Отчего же не быть.

У меня есть муж, безусловно. И ему хорошо спокойно со мной, потому что я ни за что на свете ему не изменю, невозможно. Я могу десять раз походить по кино с кем угодно, пусть даже со мной; я могу осознать, что со мной мне гораздо лучше, чем с кем бы то ни было кроме меня; я могу погулять, а могу и поговорить, но в конечном итоге всегда возвращаюсь домой. Домой, где у старого кресла отломана старая ножка и подложена старая книжка — я сажусь в это кресло и жду когда же вернется мой муж. Он вернется, вернется скоро, его нет дома, но он скоро вернется, и я даже знаю какие, потому что мой муж — это, конечно же, я. «Я хочу, чтоб меня звали Джон и Мэри», — напевает мой муж, возвращаясь домой в неочень полном автобусе, который вот ровно сейчас проезжает по шумной зеленой улице, где по—зимнему сильный ветер треплет лохматые нежные кроны. «Я хочу, чтоб меня звали Джон и Мэри», — мурлычу я из окна автобуса, сам себе под нос и еду, еду. Я еду к самой прекрасной женщине в мире — ко мне, и мне нет дела, что из—за меня только вот—вот поссоримся мы со мной и, может быть, разойдемся. Я точно знаю, что ни до чего мне нет дела, ни до чего, ведь меня жду я в теплом кресле, жадная, жду, улыбаясь, чтобы кинуться мне на шею, ведь никто никто на свете не поймет меня лучше меня.

Не поймет, не поймет, и тем временем тормозит автобус, и я выхожу, моя остановка, приехал. Я выхожу из автобуса и внезапно натыкаюсь на девушку в красной куртке. Но это не я! Это простая невысокая девушка, она смотрит на меня в упор и, кажется, хочет пройти. Она красива! Я точно вижу, что она красива! «Я хочу, чтоб меня звали Джон и Мэри», — командую я про себя и пытаюсь внушить этой женщине, что она — это я. Потому что если она — это я, то вот сейчас же пойду и познакомлюсь с этим приятным мужчиной, который так кстати подвернулся мне на автобусной остановке. Это я, я стою напротив меня, чуть качаясь на каблуках, это я сейчас ему улыбнусь, это я сейчас подойду и…

Девушка отворачивается и уходит. Куда, почему она так уходит? Ведь она — это я! Я хочу, чтоб меня звали Джон и Мэри! Вернись! Но она уходит. Она уходит, не обернувшись, и я абсолютно не знаю, что делать. Она красива. Она в красной куртке. Она красивее всех остальных вместе взятых. Она уходит. Почему почему почему…

Я задыхаюсь от резкого ветра, надо мной летают длинные волосы ласкаемых вихрем деревьев, я срываюсь с места и бегу, бегу. Почему почему почему…

Автобус едет дальше, а передо мной все маячит спина невысокой девушки в красной куртке, маячит, не приближаясь. Я срываюсь с места и бегу. Я хочу с ней познакомиться, очень. Я очень хочу с ней познакомиться. Потому что она — это я. Но она уходит. Я срываюсь с места и бегу к ней, бегу, бегу.

Я срываюсь с места и

Я срываюсь с места

Я срываю с мес

Я.