HOHMO SAPIENS. Записки пьющего провинциала - Владимир Глейзер Страница 27

— Ренат, — начал я тотчас созревшую провокацию, — а праздник-то продолжается. Но некие злые силы вычеркнули тебя из ближнего круга друзей именинника. И с этим надо бороться!

Обиженный верностью моих предположений, Амиров тотчас предложил мне заглушить его горе в каком-нибудь шинке. Однако я продолжил предательскую акцию.

— Добро должно быть с кулаками. Давай сожмем твою обиду в мой кулак и пойдем вместе к шефу для выяснения отношений!

— Да ты с ума сошел! Выкинет, как щенков, из дома с непредсказуемыми последствиями!

— Кто не рискует, тот не пьет кизлярского! — намекнул я на любимый коньяк Рената.

— Ладно, — согласился с финалом предстоящего похода на Варшаву бывший отчаянный комсомольский вожак. — Только ты идешь первым!

Взялся за гуж, не говори, что не дюж. Через пять минут мы, с дистанцией в лестничный пролет, поднялись к волшебной двери. Ее без замешательств открыла шефиня и расплылась в улыбке непредвиденного удовольствия — она была не только красавица, но и умница.

— Володенька, дорогой, заходи, Владимир Николаевич будет доволен, ты же у нас никогда не бывал, правда?

— Я не один, Надежда Петровна, а с мальчиком, он стеснительный и ждет отдельного приглашения внизу, на лестничной площадке.

— Ренатик, солнышко, — заглядывая вниз, проворковала шефиня, радостно прочувствовав надвигающийся скандал, — проходи, дорогой, долгожданненький!

Гуськом мы прошли в идеально чистую квартиру, где, для основательности, я, а потом и Ренат сняли в прихожей обувь, и под музыку Вивальди-Вивальди-Вивальди, доносящуюся из зала, один за другим в носках продефилировали на тайную вечерю.

— Незваный гость хуже Рената Шакировича! — под гробовое молчание апостолов произнес я заготовленное в подъезде вступительное слово.

Тут тишина стала еще гробовей, так как замолкла пластинка. Я подошел к проигрывателю, рядом с которым лежала следующая музыкальная заготовка — Гайдн в красочной обложке, — быстро оценил напряжение и, взяв в руки диск, начал с умным видом вслух зачитывать крупными буквами написанную на обложке шпаргалку:

— О, Франц Йозеф Гайдн! Олимп классической венской школы! Предтеча Моцарта и Бетховена, доведший до совершенства и симфонию, и квартет, и сонату. Сто четыре симфонии! Восемьдесят три квартета! Пятьдесят две чудесных сонаты! Это нам всем о чем-то говорит? Предлагаю начать сегодняшнее прослушивание со знаменитой симфонии… «Прощальная»!

«Похоже, я в кон попал с апофеозом, не врут обложки и календари», — горько спрогнозировал я в уме ход дальнейших событий.

Эрудированные только в области физики адепты открыли рты от моих специальных познаний шире, чем от моей наглости, даже Ренатик разомкнул одеревенелые губы. Шеф набычился, и я понял ошибку в начальных условиях уравнения, за решение которого по молодости и дури взялся, — клиент был трезв более, чем пьян!

Тут в залу мелкими шажками шоколадницы вплывает шефиня Надюша с расписным подносом, заставленным чашечками мейсенского фарфора, и принимает посильное участие в комедии:

— А вот и чай, дорогие гости! Володенька, вы с чем предпочитаете — с лимоном или с вареньем?

— С коньяком кизлярским, если можно! — подсказывая Ренату неминуемо близкий финал, вежливо говорю я.

И тут сказал Учитель:

— Все! Ренат остается, а мы со старшим инженером на минутку уединимся!

В прихожей шеф лично вручил мне в руки грязные туфли, открыл входную (выходную!) дверь и, настойчиво выталкивая искателя приключений наружу в одних носках, промычал:

— Если я эту твою цыганочку с выходом, паче чаянья, за делами не забуду, завтра же тебя уволю как пить дать!

Через пять минут к лавочке в темном дворе, где в ожидании финала ждал я незадачливого компаньона, выкатился с ботинками в руках взъерошенный Ренат.

— Ну, что? — с несбыточной надеждой спросил я.

— Шеф меня уволил!

— А дальше?

— А дальше сказал: «Ну что, Ренат, не выпить ли нам на посошок?» И хлопнул стакан водки!

Я понял, что мое научное и Ренатово административное будущее небезнадежно — шеф прямой дорогой пошел в спасительный запой!