В незнакомой комнате - Дэймон Гэлгут Страница 27

Примерно в это же время он осознает, что сделал ошибку. Нужно было лететь с ними, конечно, нужно было. Зачем он едет домой? Решение запоздало всего на каких-то два дня, но уже стало бессмысленным. Он ясно понимает, что ждет его в Южной Африке, то же состояние небытия, вечный дрейф с места на место. Никогда еще это состояние столь очевидно не представлялось ему тем, чем оно было, — отсутствием любви. Ему становится нехорошо при мысли о том, что он сотворил.

Но теперь поздно. Что владеет им сейчас, так это острое желание сделать самый отчаянный и драматичный жест из всех возможных. Он попробует догнать их, но не следуя за ними эти несколько сот километров, а совершив бросок длиной в полмира. Всю вторую половину дня он вышагивает по пляжу между пальмами взад-вперед, пересекая снова и снова собственные следы и вырабатывая план действий. В этом нет ничего невозможного. Нужно как можно скорее вернуться в Южную Африку, наскрести немного денег и вылететь в Грецию. На танзанийской границе Жером написал ему на клочке бумаги свой домашний телефон, там его мать. Он должен позвонить ей и узнать, где они и как добраться до ее дачного домика. Он отправится туда из Афин и однажды вечером возникнет из темноты, из недавнего прошлого, с руками, раскрытыми для объятий, и улыбкой на лице. Это снова я, я приехал к вам.

Когда они с Чарлзом на следующее утро отправляются в путь, он все еще на взводе. На Чарлзе шорты, сандалии и большая соломенная шляпа. Он выглядит приятным мужчиной, вырвавшимся на свободу, правда, немного костлявым; а если присмотреться, то и опустившимся. Под ногтями грязь, на зубах никотиновый налет, вокруг глаз морщины, глубокие и темные, как синяки. И в душе у него есть что-то, напоминающее перезрелый фрукт, мягкий и кашеобразный внутри. Незадолго до границы Чарлз съезжает на тростниковое поле и выкуривает гигантский косяк. Это чтобы успокоиться, перед тем как придется иметь дело с этими ублюдками.

Оказывается, он контрабандой везет спрятанные в багажнике под двумя бочонками с маслом афганские ковры на сумму двадцать тысяч долларов. Они предназначены для чиновников американского посольства в Дар-эс-Саламе и являются одной из причин этого вояжа. Чарлз потеет и дрожит, как наркоман, когда они пересекают границу, зато потом напускает на себя скучающий вид хладнокровного человека. Не беда, если бы они их и нашли, пятьдесят долларов, и они будут смотреть в другую сторону. Я знаю этих парней и умею говорить на их языке.

Вечером по прибытии в Дар-эс-Салам он направляется в один из самых фешенебельных пригородов и подъезжает к просторному дому, окруженному металлическим забором, с охранником у ворот. Это резиденция какой-то высокопоставленной сотрудницы посольства, полной женщины средних лет, она выходит им навстречу, широко улыбаясь.

Она соглашается оставить их переночевать, и он оказывается в роскошной спальне с драпировками на окнах, толстыми коврами и ванной комнатой, до потолка облицованной кафелем. Она кажется ему нереальной, но все же не такой нереальной, как ужин, в котором они участвуют тем же вечером вместе с румынским послом в Танзании. По некой неведомой причине на стене висит портрет Ленина, и посол украдкой крестится. Для самозащиты, когда замечает его. Сюрреализм ситуации лишает меня дара речи, поэтому я испытываю облегчение, когда вскоре оказываюсь снова один, в постели. В коридоре за дверью всю ночь трещит и рыгает радио, сквозь эту какофонию просачивается зашифрованная американская речь.

На следующий день они едут в Мбею и устраиваются в отеле. С тех пор как они покинули Кению, Чарлз никак меня не называл, но вечером, в баре, я услышал, как он зовет какого-то Ноэла, и, оглядевшись, понял, что он обращается ко мне. Трудно сказать, почему он остановился на этом имени, но я слишком устал, чтобы поправлять его. К тому времени взаимное раздражение между нами достигло высокого накала, и то, что он называл меня Ноэлом, не много добавляло к нему.

Назавтра, когда они въезжают на территорию Малави, раздражение балансирует на грани ссоры. Пропустив какой-то поворот, Чарлз начинает кричать на него, что нужно было следить за дорожными указателями, и ему стоит немалых усилий хранить молчание. Позднее Чарлз пускается в разглагольствования о том, что кроется за малавийскими улыбками, они, мол, притворяются невинными овечками, а на самом деле это хитрый сброд. Держи ухо востро, Ноэл!

Пора двигаться дальше, и на следующее утро, когда они подъезжают к озеру, он прощается с Чарлзом. Тот встревожен, почему бы тебе не побыть здесь еще, он не хочет оставаться один на один с коварными малавийцами. Но южноафриканец качает головой, через два дня он должен быть дома, в мыслях он на севере, в Греции.

— Что ж, — обреченно бормочет Чарлз, — езжай. Только запиши мне в блокнот свой адрес, на случай, если я когда-нибудь приеду в Кейптаун.

Я медлю с его блокнотом в руке, не зная, что писать. Но через несколько секунд пишу печатными буквами свое новое имя, Ноэл, и старый телефонный номер. Я никогда больше ничего не услышу о Чарлзе.

С этого момента возвращение проходит стремительно. Ноэл перескакивает из одного автобуса в другой, лишь на одну ночь останавливаясь в Блантайре. Еще два дня, и он в Южной Африке, в Претории. Чтобы от Момбасы пересечь полконтинента, ему понадобилось всего шесть дней.

Всю дорогу он не думал ни о чем, кроме того, что хотел сделать, его снедало желание добраться до Греции. Но теперь с ним что-то происходит. Оказавшись среди предметов и лиц, символизирующих его обычную жизнь, он впадает в своего рода апатию и спрашивает себя: я действительно собираюсь это сделать, спрашивает он сам себя, я действительно собираюсь так далеко последовать за ними? И вместо того чтобы, повинуясь прежнему импульсу, броситься в кассу и составить план, он сидит на солнце, размышляя о том, что с ним было. Теперь в том, что все это имеет смысл, он уверен еще меньше, чем прежде.

Мало-помалу, почти незаметно для себя, он принимает решение считать путешествие оконченным, а себя опять находящимся там же, откуда оно начиналось. История о Жероме — это история, которую он уже пережил прежде, это история о том, чего никогда не было, история о долгом путешествии, которое он совершил, не двигаясь с места.

Во сне он постоянно изучает географические карты, на которых начертаны континенты и страны, но они совсем не похожи на реальный мир. На этих картах существующие в действительности страны соединены в замысловатые новые конфигурации, например Мексика находится на севере Африки, рядом с Борнео, или страны имеют мифические названия и очертания. Его всегда привлекала необычность тех или иных мест, то, чего он не знает, а не то, что знает.

Четыре месяца спустя он едет в Европу. Весна только началась, и улицы Амстердама, по которым он ходит и ходит, еще холодны. Он едет на автобусе в Брюссель, оттуда на поезде в Страсбург. Недолго гостит у друга в горах Шварцвальд, затем, солнечным утром, с первым теплом, согревшим воздух, отправляется на поезде в Швейцарию.

Он письмом предупредил о своем приезде, а за несколько дней до прибытия позвонил из Германии. Жерома не было дома, к телефону подошла Алис, голос ее звучал встревоженно, но радостно: «Конечно, приезжайте, мы вас ждем». Но теперь, когда поезд скользит, извиваясь, сквозь горы и вырывается наконец под яркое небо, нависающее над озером и его берегами, к нему снова возвращается смутное воспоминание о страхе, охватившем его в Африке. Он стоит у окна, смотрит на мелькающие за ним дома и узкие улочки, протянувшиеся вдоль воды, и ощущает внутри холодок сомнения.