Правек и другие времена - Ольга Токарчук Страница 27

Этого молодого сержанта звали Иван Мукта. Он был ординарцем угрюмого лейтенанта с красными глазами.

— Ваш дом понравился лейтенанту. Будем квартироваться, — говорил он, посмеиваясь, и заносил в дом вещи лейтенанта. И строил при этом мины, которые смешили детей, но только не Изыдора.

Изыдор внимательно его разглядывал и думал, что вот видит он кого-то действительно чужого. Немцы, хоть они и плохие, были похожи на людей из Правека. Если бы не форма, то нельзя было бы отличить. Так же и евреи из Ешкотлей, может, кожа у них немножко загорелее и глаза темнее. А Иван Мукта был другой, не похожий ни на кого. Его лицо было круглым и широким, странного цвета — как если смотреть в воду Черной в солнечный день. Волосы Ивана временами казались синими, а рот напоминал тутовые ягоды. Страннее всего были глаза — узкие, как щелочки, спрятанные под длинными веками, черные и пронзительные. И никто, пожалуй, не знал, что они выражают. Изыдору трудно было в них смотреть.

Иван Мукта разместил своего лейтенанта в самой большой и самой красивой комнате на первом этаже, там, где стояли часы.

Изыдор нашел способ, чтобы наблюдать за русским, — он взбирался на куст сирени и оттуда заглядывал в комнату. Угрюмый лейтенант смотрел в разложенные на столе карты или сидел, наклонившись над тарелкой.

Зато Иван Мукта был повсюду. Подав лейтенанту завтрак и вычистив ему ботинки, он принимался помогать Мисе на кухне: рубил дрова, выносил корм курам, рвал смородину для компота, развлекал Адельку, набирал воду из колодца.

— Это очень мило с вашей стороны, пане Иван, но я могу справиться сама, — говорила Мися поначалу, но потом, видно, это стало ей нравиться.

В течение нескольких первых недель Иван Мукта научился говорить по-польски.

Самой главной задачей Изыдора стало не спускать Ивана Мукту с глаз. Он наблюдал за ним постоянно и боялся, что русский, потерянный из виду, будет представлять смертельную угрозу. А еще его нервировали заигрывания Ивана с Мисей. Жизнь его сестры была в опасности, так что Изыдор искал повод, чтобы находиться на кухне. Иногда Иван Мукта пытался заговорить с Изыдором, но мальчик бывал этим так взволнован, что пускал слюни и заикался с удвоенной энергией.

— Он таким родился, — вздыхала Мися.

Иван Мукта любил сидеть за столом и пить чай в больших количествах. Он приносил с собой сахар — или песок, или грязноватые комочки, которые держал во рту и запивал чаем. Именно тогда он рассказывал самые интересные истории. Изыдор всем своим поведением демонстрировал равнодушие, хотя, с другой стороны, русский рассказывал такие интересные вещи… Изыдор должен был делать вид, что у него на кухне какие-то важные дела. Трудно целый час пить воду или подбрасывать дрова в печку. Бесконечно догадливая Мися подсовывала брату миску с картофелинами, а в руку вкладывала нож. Как-то Изыдор набрал в легкие воздуха и неожиданно выдавил из себя:

— Русские говорят, что Бога нет.

Иван Мукта отставил стакан и посмотрел на Изыдора этими своими непроницаемыми глазами.

— Не в том дело, есть Бог или нет. Все не так. Верить или не верить — вот в чем вопрос.

— Я верю, что есть, — сказал Изыдор и храбро выставил вперед подбородок. — Если он есть, мне зачтется, что я верю. Если его нет, то мне ведь ничего не стоит верить.

— Правильно рассуждаешь, — похвалил его Иван Мукта. — Но это не совсем так, что вера ничего не стоит.

Мися кашлянула и стала быстро размешивать суп деревянной ложкой.

— А вы? Что вы думаете? Есть Бог или нет его?

— Значит, так. — Иван растопырил пальцы прямо перед лицом Изыдора, и мальчику показалось, что Иван подмигнул одним глазом. Он загнул первый палец:

— Или Бог есть и был, или, — добавился второй палец, — Бога нет и не было. Или же, — третий палец загнулся, — Бог был, но его больше нет. Ну и наконец, — тут он пихнул Изыдора кулаком с четырьмя загнутыми пальцами, — Бога еще нет и он только должен появиться.

— Изек, сходи за дровами.

Такой тон появлялся у Миси, когда мужчины начинали рассказывать неприличные анекдоты.

Изыдор пошел и все время думал об Иване Мукте. О том, что Иван Мукта, наверное, мог бы еще много чего рассказать.

Через несколько дней ему наконец удалось поймать Ивана совсем одного. Тот сидел на скамейке перед домом и чистил ружье.

— А как оно там, где ты живешь? — отважно спросил Изыдор.

— Точно так же, как здесь. Только леса нет. Есть одна река, но очень большая и очень далеко.

Изыдор не стал развивать эту тему.

— Ты старый или молодой? Мы не можем отгадать, сколько тебе лет.

— Сколько есть, все мои.

— А может тебе быть, например, семьдесят лет?

Иван рассмеялся и отложил винтовку. Не ответил.

— Иван, как ты думаешь, может ли быть так, чтобы Бога вообще не было? Тогда откуда все это взялось?

Иван скрутил папироску, а потом затянулся, прищурившись.

— Посмотри вокруг. Что ты видишь?

— Вижу дорогу, а за ней поле и сливы, и траву между ними… — Изыдор вопросительно посмотрел на русского. — … А дальше лес, и там наверняка грибы, только их отсюда не видно… И еще я вижу небо, снизу голубое, а сверху белое и кудрявое.

— И где же этот Бог?

— Он невидимый. Он внутри. Он руководит и управляет всем этим, устанавливает законы, все друг к другу подлаживает…

— Ладно, Изыдор. Я знаю, что ты умный, хоть по тебе и не скажешь. Знаю, что у тебя есть воображение. — Иван понизил голос и начал говорить очень медленно: — Теперь представь себе, что нет никакого Бога, как ты говоришь, внутри. Что никто ни за чем не следит, что весь мир — это одна большая куча мала или, еще хуже, какая-то машина, испорченная сенокосилка, которая работает только с разгону…

Изыдор еще раз попробовал посмотреть, как велел ему Иван Мукта. Напряг весь свой ум и широко открыл глаза, так что они даже начали слезиться. Тогда на короткий миг он увидел все совершенно по-другому. Повсюду простиралось пространство, пустое и бесконечное. Все, что существовало в этом мертвом пространстве, все, что жило, было беспомощным и одиноким. События происходили по случайности, а когда случайность не срабатывала, появлялся механический закон. Ритмичная машина природы. Поршни и зубчатые колеса истории. Закономерности, которые трухлели изнутри и рассыпались в прах. Везде царили холод и тоска. Каждая тварь стремилась прижаться к чему-нибудь, к чему-нибудь прильнуть, к вещам, друг к другу, но получались от этого только страдание и отчаяние.

Характерным свойством того, что увидел Изыдор, была временность. Под красочной внешней оболочкой все объединялось в распаде, гниении и разрушении.