Священная книга оборотня - Виктор Пелевин Страница 27

Тут я поняла, что так и стою на четвереньках, задрав хвост и выпятив в его сторону свою беззащитную попку. Беззащитную, поскольку моя антенна не работала и остановить его мне было нечем. Я догадывалась, как может быть истолкована моя поза, но меня парализовало – вместо того чтобы вскочить, я все глядела на него через плечо. Так бывает в некоторых снах – надо срочно убегать, а ты стоишь на месте, и никак не получается оторвать от земли свинцовые ноги. Я даже не могла согнать с лица идиотскую ухмылку – как у воришки, пойманного на месте преступления.

– Р-р-рарра, – сказал он. – Р-рррау-у…

– Братан, – пролепетала я, – подожди. Я все объясню…

Он зарычал и шагнул ко мне.

– Ты об этом даже не думай, понял? Я тебе серьезно говорю, серый, тормози…

Он мягко упал на передние лапы-руки и сделал ко мне еще шаг. Нужны были совсем другие слова, причем срочно. Но где их было взять?

– Слушай… Давай спокойно все обсудим, а?

Он оскалил пасть и поднял свой серый хвостище, почти скопировав мою рабочую стойку.

– Подожди, серенький, – прошептала я, – не надо…

Он прыгнул, и на секунду мне показалось, что свет закрыла низкая и страшная грозовая туча. А в следующий миг туча рухнула на меня.

*

Лежа на диване, затянутом чем-то вроде шкуры мамонта-альбиноса, я рыдала в подушку и сама не понимала, откуда во мне столько слез – подушка была уже мокрой с обеих сторон.

– Ада, – позвал Александр и положил ладонь мне на плечо.

– Уйди, урод, – всхлипнула я и стряхнула его руку.

– Извини, – сказал он робко, – я не хотел…

– Сказала же, уйди, сволочь.

Я опять залилась слезами. Через минуту или две он снова попытался коснуться моего плеча.

– Я же тебя три раза спросил, – сказал он.

– Издеваешься?

– Почему издеваюсь. Я ведь тебе говорил. Про звериное тело, про физическую близость. Разве нет?

– А как я могла догадаться?

Он пожал плечами.

– Ну, например, по запаху.

– Лисы запахов не чувствуют.

– А я про тебя сразу все понял, – сказал он и неловко погладил меня по руке. – Во-первых, люди так не пахнут. А во-вторых, Михалыч все уши прожужжал. «Товарищ генерал-лейтенант, я тут смотрел запись – реально вопрос надо решать с бабой. Она там стоит на четвереньках, глаза злые, страшные, в жизни таких не видел, а на спине – огромная рыжая линза. И она этой линзой нашему консультанту мозг прожигает! Направила луч, а тот аж заколдобился…» Я сперва подумал, что у него совсем от кетамина крыша съехала. А потом посмотрел запись – действительно… За линзу он твой хвост принял.

– Какую еще запись?

– Твой клиент, которого ты до крови отхлестала, домашнее порно снимал. Скрытой камерой.

– Что? Когда я в долг работала?

– Ну это я не знаю, ваши дела. Он, как в себя пришел, сразу пленку нам принес.

– Интеллигент, твою мать, – не сдержалась я.

– Да, – согласился он, – не очень красиво. Но такие люди. А что, Михалыч тебе фоток не показывал? У него же целая папка была, специально распечатали для разговора.

– Не успел… Значит, всю эту мерзость, которую ты сейчас со мной проделывал, потом Михалыч будет смотреть?

– У меня здесь ни одной камеры нет, успокойся, милая.

– Не называй меня милой, волчара, – всхлипнула я. – Грязный развратный самец. Со мной такого за последние… – я вдруг почему-то решила не упоминать никаких дат, – со мной такого отродясь никто не делал. Какая гадость!

Он втянул голову в плечи, словно его отстегали мокрой тряпкой. Это было любопытно – хоть на него совсем не действовал мой хвост, зато, похоже, сильно действовали мои слова. Я решила проверить свое наблюдение.

– У меня там все такое нежное, хрупкое, – сказала я жалобно. – А ты мне все разорвал своим огромным членом. Теперь я, наверно, умру…

Он побледнел, расстегнул китель и вынул из кобуры здоровенный никелированный пистолет. Я испугалась, что он сейчас пальнет в меня, как Роберт де Ниро в занудливую собеседницу у Тарантино, – но, к счастью, ошиблась.

– Если с тобой что-нибудь случится, – сказал он серьезно, – я пущу пулю себе в лоб.

– Убери. Я сказала, убери подальше… Ну пустишь ты себе пулю в свою дурную голову. А мне что, легче будет? Я же тебя просила – не надо!

– Я думал, – сказал он тихо, – ты кокетничаешь.

– Кокетничаю? Да у тебя елдак в три раза больше, чем этот пистолет, волчина! Какое кокетство, тут бы живой остаться! Сейчас ведь детей на уроках учат – если девушка говорит «нет», это значит именно «нет», а не «да» или «ах я не знаю». Вокруг этого на Западе все дела об изнасиловании крутятся. Вам в Академии ФСБ не объясняли?

Он понуро покачал головой из стороны в сторону. На него было жалко смотреть. Я почувствовала, что пора остановиться. Палку можно было перегнуть, Тарантино мне вспомнился не зря.

– У тебя есть бинты и йод? – спросила я слабым голосом.

– Сейчас пошлю Михалыча, – сказал он и вскочил.

– Не надо никакого Михалыча! Не хватало, чтобы твой Михалыч надо мной хихикал… Не можешь сам спуститься в аптеку?

– Могу.

– И пусть твой Михалыч сюда не входит, пока тебя нет. Я не хочу, чтобы меня видели в таком виде.

Он был уже у лифта.

– Я быстро. Потерпи.

Дверь за ним закрылась, и я наконец перевела дух.

Я уже говорила – у лис нет половых частей в человеческом смысле. Но у нас под хвостом есть рудиментарная впадина, эластичный кожаный мешок, не соединенный ни с какими другими органами. Обычно он сжат в крохотную щелку, как камера сдутого мяча, но, когда мы испытываем страх, он расширяется и становится чуть влажным. Он играет в нашей анатомии такую же роль, какую специальный полый цилиндр из пластмассы играет в экипировке работников обезьяньего питомника.

Дело в том, что у больших обезьян приняты те же технологии контроля, что и в уголовной или политической среде: стоящие у руля самцы ритуально опускают тех, кто, как им кажется, претендует на неоправданно высокий статус. Иногда в этой роли оказываются посторонние – электрики, лаборанты и так далее (я имею в виду, в питомнике). Чтобы быть готовыми к такому повороту событий, они носят между ног подвешенный на ремешках полый цилиндр из пластмассы, который называют дивным словом «хуеуловитель». В нем гарантия безопасности: если на них набрасывается большой самец, одержимый чувством социальной справедливости, им надо всего-навсего наклониться и подождать несколько минут – обезьянье негодование достается этому цилиндру. Затем они могут продолжить свой путь.