За гранью дозволенного - Митч Каллин Страница 27

— Я в туалете парка Миссии, пожалуйста, пришлите кого-нибудь быстро — здесь свидетель убийства Рональда Банистера!

Его план был прост.

Естественно, он понимал, что ждать придётся долго, учитывая, что, если Поло и думал о сексе, он, возможно, не намеревался продолжать это там, где произошло убийство, где он был так напуган (разве только подобное событие могло усилить риск и эротизм туалета парка Миссии). Но он верил, что шанс у него есть и им стоит воспользоваться, и стал ещё более терпеливым после того, как провёл в дозоре первую ночь (одинокие мужчины шныряли в туалет и из него, а потом машины кружили по парковке). Очевидно, убийство Банистера практически не снизило противозаконную активность, в которой когда-то принимал участие и Джон; разве что его прошлые встречи в туалете принадлежали теперь, как ему казалось, другой жизни, и, развивая свою наблюдательность, он ни разу не видел никого, хотя бы отдалённо напоминающего Поло, только среднего возраста мужчин и толстых испанских подростков — каждый из них входил в туалет в разное время в течение ночи, проводил там минуты и быстро бежал к своей машине.

И тем не менее он увидел одно знакомое лицо: высокого индейского парня с очками в белой оправе, лет тридцати с небольшим, который прибыл в туалет со своим партнёром или другом (коренастый белый парень, коротко стриженный, может быть, на пару лет моложе). Оба скрылись в туалете, но меньше чем через минуту индейский парень вышел из туалета один — шагал по дорожке, очевидно, высматривал, не идёт ли кто. Вот когда он его вспомнил, правда, не был уверен, случилось ли их знакомство в туалете или в пассаже. Но что он точно помнил, так это то, что парень, стоя на коленях, мастурбировал его, пока сперма не потекла по подбородку и в рот. Теперь этот парень направлялся прямиком к телефону-автомату, стряхивал пепел, тогда как его партнёр остался в туалете.

Любовники, заключил он. Неудовлетворённые той сексуальностью, которую они друг другу предлагали, оба хотели чего-то новенького, чего-то дерзкого и соблазнительного. Своего рода договорённость, как он себе представлял, средний вариант — они живут друг с другом и трахают кого-то ещё, а потом спят в одной постели, сплетя руки и ноги, благодарные за тепло, даваемое осязаемым телом и осязаемой личностью.

Тем не менее той ночью, как в одну из предыдущих ночей, он ни разу не испытал соблазнительной тяги к туалету, к тому, чтобы быстро проскользнуть через вход и — позабыв о всех проблемах, улизнув от несправедливостей мира, существующего за дверью, — расстегнуть ширинку навстречу открытому рту, навстречу ожидающему языку. Вместо этого на рассвете он обнаружил, что жалеет этих мужчин.

«Какие дураки, — думал он, вытягиваясь у стены бассейна. — Вы тупы и эгоистичны — и, как и я, вы осознаете это слишком поздно».

Голод сводил живот, но ему не было до этого дела. Сложив руки на животе, он подумал, что сможет прожить без еды дни, а может быть, и недели. Весьма невысокая плата за то, чтобы доказать свою невиновность. Очень низкая плата.

Частенько бывало — когда он пытался спать за живой изгородью, просыпаясь от детского плеска в бассейне, — он начинал рыдать о Джулии, Дэвиде и Монике, произнося беззвучно их имена, надеясь, что они в конце концов приехали домой и обнаружили, что его нет; он умолял их о прощении, давал клятвы снова и снова, обещал восстановить совместную жизнь.

— Я обещаю…

Но сначала он должен был найти Поло — тогда он сможет всё восстановить.

— Я обещаю, — говорил он, убаюкивая себя собственным голосом. — Я обещаю…

Три ночи он сторожил у туалета в парке Миссии, без еды, только прихлёбывая из бутылки «Гаторейд», которую нашёл пустой около мусорки, помыл в питьевом фонтанчике рядом с бассейном и наполнил водой. Если голод поднимал голову, угрожая ночному дозору, он пил, пока не чувствовал, что желудок переполнился до краёв, — иногда несколько раз наполнял бутылку, прежде чем пройти сквозь парк. Затем, когда ему надо было помочиться, делал это тут же, обычно под одним и тем же мескитовым деревом, и ни разу не приблизился к туалету ради облегчения.

На четвёртый вечер — после того, как он шёл с дрожащими руками, едва ли чувствуя силу, чтобы выбраться из-за живой изгороди и встать, — он осознал, что ему нужна еда; в противном случае он чересчур ослабнет и не сможет вести своё наблюдение. Так что, когда солнце начало затухать, он направился в противоположном туалету направлении, неуверенным шагом медленно двигаясь из парка — мимо ворот, по маленькому мостику, мимо стройки, по дорожкам.

В конце концов пришёл к полупустому уличному рынку, где несколько продавцов всё ещё предлагали свои услуги у пустых прилавков, фанерные листы прикрывали окна и двери, объявления о сдаче в аренду были неразличимы под слоем граффити. Однако посреди парковки красовался «Бургер Кинг», там было полно народу, поскольку было обеденное время. Расположенный у дальней северо-западной стены восточный рынок Кван тоже был полон народу, парковка вокруг него была забита машинами, яркое убранство внутри светилось. Всё остальное между двумя заведениями — не считая зоомагазина и киоска с тортильями — было закрыто.

Но аромат «Бургер Кинг» влёк его (запах жареного мяса курился над крышей, его разносило ветром), он подошёл прямо к витрине. Заглянув внутрь, увидел, как другие едят — семьи, пары с детьми, одинокие души, всё тащили в рот картошку фри или тянули из соломинок напитки, пальцы хватали гамбургеры или несли подносы; они заказывали еду у кассы или сидели со своей едой, никто не обращал на него внимания, даже когда его ноги на мгновение подогнулись, тело наклонилось вперёд; опасаясь, что упадёт в обморок, он прислонился плечом к стеклу.

«Не падай, — думал он. — Не здесь…» Он мог видеть своё отражение; отклонившись на сантиметр от стекла, больше не глядел внутрь. Его отражение беспомощно подмигнуло ему. Он заметил одутловатость в лице, круги под глазами, ужасающую бледность плоти, отросшую щетину, которая покрывала подбородок и щёки. К своему удивлению, он осознал, что прошедшие пять дней изменили его внешность больше, чем его сознание: теперь он выглядел как пария или как один из бродяг, которых видел крадущимися по парку Миссии — взъерошенные и костлявые, со впалыми щеками.

Однако, его измождённая внешность не была зрелищем, которое его встревожило; в какой-то степени, пока он отталкивался от стекла, собирая оставшиеся силы, он был рад этой трансформации, испытывал определённое чувство свободы, маска отделяла его от школьного учителя с детским лицом, от кого-то, кто бреется каждое утро, причёсывает свои редеющие волосы, одевается подобающе. Глядя на это лицо в отражении, увидел совершенно другого человека — через две недели, думал он, борода станет густой и седой, волосы спутанными и грязными, он сможет бродить без страха, возможно, никто не увидит никакой разницы между ним и бездомными обитателями парка. До того он рискует, входя в «Бургер Кинг», несмотря на то, как искусительна еда и как сильно он нуждается в подпитке (его решение подстегнула молодая женщина, сидящая в соседней кабинке и читающая газету во время еды).

Он решительно двинулся прочь, к восточному рынку, — словно он чудом перенёсся за море, двигался мимо длинных проходов с корзиной для покупок, склоняясь над контейнерами с дынями, бамбуковыми ростками и свежим соевым творогом.