Картинки деревенской жизни - Амос Оз Страница 27

Он ждал ее в кафе напротив клиники, прочитал две вечерние газеты, вместе со спортивными приложениями. Спустя почти два часа вышла Нава, очень бледная, и вдвоем они вернулись на такси в студенческое общежитие. В комнате Бени уже ждали шестеро или семеро шумных студентов, парни и девушки, собравшиеся на какое-то давно намеченное заседание. Нава лежала на кровати в углу комнаты, накрывшись с головой одеялом, но споры, крики, шутки, анекдоты и сигаретный дым проникали и туда. Ее одолели слабость и тошнота, она с трудом пробралась меж собравшимися, цепляясь за стены, в туалет. Голова ее кружилась, начались боли, потому что действие наркоза прекратилось. В туалете она обнаружила, что кого-то стошнило прямо на пол да и крышка унитаза испачкана блевотиной. Она не могла удержаться, и ее тоже вырвало. Потом она еще долго оставалась в туалете, плакала там стоя, уткнувшись лицом в прижатые к стене ладони, пока не разошлись все эти шумные гости… Бени нашел ее, стоящую в туалете, плачущую, дрожащую, обнял за плечи и бережно повел в комнату, чтобы уложить в постель. Через два года они поженились, но Нава долго не могла забеременеть. Всевозможные врачи помогали ей разными процедурами. И спустя еще пять лет родились девочки-близняшки Юваль и Инбаль. О том дне в комнате тель-авивского студенческого общежития Нава и Бени никогда не говорили. Будто условились между собой не вспоминать об этом. Нава преподавала в школе, а в свободные часы лепила на застекленной веранде всяких чудищ и головы боксеров со сломанными носами, обжигая их в печи, что стояла в сарае. Бени Авни был избран главой местного совета поселка Тель-Илан, и почти все жители относились к нему с приязнью и симпатией, потому что умел он выслушать каждого, кто к нему обращался, был скромным и дружелюбным. Хотя и умел подчинить желания других своим собственным, однако делал это так, что, уступив ему, другие об этом и не догадывались.

4

На углу возле синагоги он остановился поглядеть, не следует ли за ним по пятам тот самый пес. Собака замедлила шаг у дворовых ворот — хвост поджат, пасть чуть приоткрыта — и глядела на Бени снисходительно и с любопытством. Бени позвал собаку низким голосом: «Ко мне, ко мне». И пес поднял уши, потом прижал их к черепу, розовый язык его чуть вывалился из пасти. Он явно интересовался Бени, но предпочел сохранять дистанцию.

Ни души не было на улицах деревни, ни кошки, ни птицы, только он, да пес, да еще облака, плывшие так низко, что почти касались верхушек кипарисов.

У водонапорной башни, стоявшей на трех бетонных опорах, располагалось общественное бомбоубежище. Бени Авни попробовал толкнуть железную дверь и обнаружил, что она не заперта. Он спустился вниз на двенадцать ступенек. Дуновение сырости и плесени коснулось его кожи, он нащупал выключатель, но света в убежище не было. Бени тем не менее прошел в глубь темного пространства, прокладывая себе путь почти вслепую мимо неясно различимых предметов: горы матрацев, раскладных коек, полуразвалившейся тумбочки. Он глубоко вдохнул густой воздух и так же ощупью стал пробираться ко входу, к лестнице. По пути вновь попытался включить свет. Безрезультатно. Потом он закрыл железную дверь и вышел на пустынную улицу.

Ветер тем временем почти утих, но туман сгустился, размыв очертания старых домов, иные из которых были построены более ста лет тому назад. Желтая штукатурка местами потрескалась и облупилась, оставив там и сям серые прогалины. Старые сосны росли во дворах, а дом от дома отделяла стена кипарисов.

В непроходимых зарослях дикой травы, крапивы, пырея, вьюнка тут и там валялись то проржавевшая машинка для подрезки живой изгороди, то полуразвалившееся корыто.

Бени Авни тихонько свистнул собаке, но пес все еще соблюдал дистанцию. Перед зданием синагоги, возведенной в те первые дни, когда строилась вся деревня Тель-Илан, в самом начале двадцатого века, была установлена доска объявлений, где висели афиши спектаклей, кинофильмов, а также реклама местного винного погребка. Кроме того, на этой же доске размещались объявления поселкового совета за его, Бени, подписью. Он задержался на минуту, просмотрел объявления, и они почему-то показались ему ошибочными, а то и просто излишними. На мгновение привиделось ему, что некто ссутулившийся показался на углу улицы, но, приблизившись, он обнаружил, что это всего лишь окутанные туманом кусты. На фронтоне синагоги укреплена была традиционная менора — семисвечник, сработанный из металла, а резные двери украшали львы и шестиконечные звезды. Бени поднялся на пять ступенек, толкнул незапертую дверь. В зале синагоги стояла прохладная, чуточку пыльная полутьма. Над шкафом, в котором хранились свитки Торы, прикрытым вышитым золотом занавесом, реяли освещенные бледной электрической лампочкой в форме свечи — «вечного огня» — слова из Книги Псалмов: «Представляю Господа пред собою всегда». Несколько минут бродил Бени Авни меж сидений в полумраке, а затем поднялся на галерею, отведенную для женщин. На скамейках там и сям лежали потрепанные молитвенники в черных переплетах. Запах застарелого пота, смешавшийся с запахом ветхих переплетов, коснулся его ноздрей. Он пощупал одну из скамеек, потому что на минуту ему показалось, будто чей-то чепец или платок все еще лежит на скамье.

Выйдя из синагоги, Бени заметил пса, ожидавшего у ступенек. Бени притопнул и сказал: «Ну, ступай себе. Исчезни». Пес, на котором был ошейник с биркой, удостоверяющей его личность, слегка наклонил голову, задумчиво раскрыл свою пасть, словно терпеливо ожидал объяснений. Но никаких объяснений не последовало. Бени собрался идти своим путем. Плечи его опущены, мешковатый свитер выглядывает из-под замшевой куртки. Шагает он широко, всем телом подавшись вперед, словно корабль, разрезающий волны. Пес его не оставил, но по-прежнему держится на расстоянии.

Куда она могла пойти? Быть может, зашла к одной из своих подруг, задержалась там, позабыла вернуться? Возможно, пришлось ей остаться на работе, в школе, из-за обнаружившихся неотложных дел. А что, если она в поликлинике? Несколько недель тому назад во время ссоры Нава сказала ему, что вся его сердечность — постоянная, никогда не снимаемая маска, а под маской — вечная Сибирь. Он ей не ответил, только мило улыбнулся, как обычно поступал, когда она на него сердилась. Нава вышла из себя и сказала: «Все тебе безразлично. И мы с тобой, и девочки». Он продолжал ласково улыбаться и положил ладонь ей на плечо, чтобы успокоить. Но она резким движением стряхнула его руку, хлопнула дверью и ушла. Спустя час он принес ей стакан горячего травяного чаю с медом на застекленную веранду, где она обычно лепила. Ему показалось, что у нее начинается легкая простуда. Никакой простуды не было, однако Нава приняла из рук его стакан и произнесла своим мягким голосом: «Спасибо, это, по правде говоря, лишнее».

5

А быть может, пока он тут в тумане бродит по пустынным дорогам, она уже вернулась домой? Мгновение он взвешивал эту возможность: не вернуться ли ему домой? Но мысль об опустевшем доме, а особенно о пустой спальне, где у кровати стоят ее разноцветные комнатные туфли, похожие на игрушечные кораблики, остановила его. Он решил двигаться дальше и зашагал, развернув плечи, по улице Виноградной, затем — по улице 1929 года (в том году еврейские общины мужественно противостояли арабским погромщикам в разных уголках Эрец-Исраэль). Так он дошел до начальной школы, где преподавала Нава. Он лично всего лишь месяц тому назад вел непримиримую борьбу со своими противниками в местном совете и с министерством просвещения и победил: сумел добиться финансирования для строительства четырех новых классных помещений и просторного спортивного зала.