Бикфордов мир - Андрей Курков Страница 27

Легкие кучерявые облака летели на запад. Летели необычайно быстро. Были они свободны от всего, кроме ветра. Но ветер был невидим, и потому у всего живущего на земле возникала иллюзия о полной свободе облаков. И возникала зависть у всего думающего. И даже маленький зверек-крыса, смотревший в небо, почти не поднимая мордочки, провожал улетавшие в неведомое облака отчаянным взглядом своих маленьких глаз-пуговок. Зверек-крыса, отлученный волею случая от людей, чьими трудами он раньше жил, шурша лежалыми прошлогодними листьями, пробирался по тайге. В небо зверек смотрел случайно, после того как не нашел вокруг себя на земле ничего съедобного. Но и там, вверху, кроме непонятных легколетящих облаков он ничего не увидел.

Поерзав на голой земле, Харитонов выбрал наиболее удобную позу и, вдыхая запах дикой груши, пробивавшийся сквозь брезент вещмешка, заснул, вместо одеяла накрывшись низким лунным небом, по которому все так же неслись на запад тонкие, подкрашенные ночным светилом облака. Наслаиваясь на звездный свет, они приглушали его, но как только лучи далеких звезд находили пространства, не занятые облаками, – они сразу же устремлялись к земле. Но не был их свет так ярок, чтобы осветить ночную землю. Похож он был больше на голос, едва доносившийся и сообщавший земле о том, что не одинока она в космосе светил. И каким-то странным образом голос этот пробуждал к звучанию другие голоса, наяву и во сне разбавлявшие человеческие одиночества. И услышал Харитонов во сне уже не раз слышанный голос, пришедший из другой жизни, другой страны, другого времени, но такой понятный и зовущий, что приди он к нему не во сне – вступил бы Харитонов с ним в разговор и тоже немало поведал бы о своей жизни и о мечтах, живущих отдельно. Но, увы, это был сон, и звучавший в нем голос говорил:

«…Сколько уже лет я возвращаюсь в этот дом, чтобы сесть ночью у окна своей спальни и проводить взглядом невидимые линии между небом и лежащей внизу землей. Сколько уже лет мне кажется, что я становлюсь умнее, что люди наконец начинают ценить меня, слушать мои слова и искать в них мудрое. Но приходит этот день, а следом за ним – ночь, и я снова возвращаюсь к ощущениям и мыслям, преследующим меня с детства. Я не гоню эти мысли прочь, я не стараюсь отвлечь себя чем-то забавным, хотя что бы мне стоило удрать на денек в публичный дом, где наверняка я смог бы забыться и провести время гораздо веселее. Но, словно праздника, я жду очередного приступа душевной боли, одновременно и боясь его, и предвкушая. Так, наверно, ждут своей последней дозы наркоманы, зная, что за этой дозой их встретит смерть, но оценивающие последнее удовольствие выше смерти. Вот и я снова приехал, поднялся в свою спальню и присел у окна. Здесь и зябко и тепло одновременно. Постаревший дом и постаревшие родители рады мне. Они знали, что я приеду, хотя и не получали моей телеграммы. Они даже пригласили всю нашу родню на мой день рождения. И если бы я не приехал – это не омрачило бы их праздника. И вот сейчас, этой ночью, я могу насладиться тишиной и размышлениями, я могу вспомнить о том, что было, и о том, чего, к сожалению, не случилось. Я могу фантазировать даже вслух, потому что старики уже спят, а гости начнут съезжаться только утром.

Я еще никогда не пробовал с закрытыми глазами спуститься по лестнице и выбраться в сад. Сейчас как раз хорошее время для этого. Ночь. Но я уверен, что падая с лестницы, я нарушу сон моих родителей и они, проснувшись, перестанут чувствовать себя счастливыми. Я ведь тоже бываю во сне счастлив и ни на кого порой так не злюсь, как на человека, прервавшего мой сон. У человека всегда есть две жизни: плохая и хорошая. И всегда одна из них реальна, а вторая – нет. Когда меня в детстве поколотили соседские дети, той же ночью во сне я убил их. А утром, когда мы встретились случайно, они испугались моего взгляда и убежали. Наверно, я смотрел на них, как на мертвецов. Мало того, я точно помню, как долго после этого сна я думал, что отомстил им на самом деле. Но самое странное, что так же думали они. Несколько лет спустя младший соседский сын подошел ко мне и спросил: «Вилли, ты действительно хотел убить нас?» К тому времени я уже не держал на них зла, но, не желая расставаться с какой-то своей зловещинкой и одновременно боясь показаться излишне мягким, я ответил утвердительно. Я сказал: «Да, я хотел убить вас, и я почти сделал это!» Все лучшее в моей жизни было нереальным, увиденным и прочувствованным в снах. В снах я был искренне любим, в снах меня ни разу не предавали, в снах моя любимая яблоня, позже срубленная отцом, приносила сладкие краснобокие плоды. В снах никто не позволял себе задувать свечи на моем именинном торте. Но только в снах.

Сегодняшнее небо не радует меня звездами. Оно темное и безжизненное. Нет в нем ни птиц, ни комет. Но самое печальное – это отсутствие звезд. Я всегда с тайной надеждой взираю на них, думая о том, что когда-нибудь одна большая звезда все-таки сорвется со своей орбиты, со своего невидимого постамента, и понесется навстречу Земле, виляя огненным шлейфом. И тогда астрономы высчитают, сколько месяцев останется до катастрофы, и объявят об этом. Мне очень интересно, чем займутся люди в свои последние дни. Войны, я думаю, прекратятся. Враги помирятся. Бежавшие жены вернутся к своим мужьям, и все они вместе зачастят в церковь, не надеясь более на себя, а только на чудо. Но горящая звезда пронесется мимо, едва коснувшись земли и породив бесчисленные лесные пожары. И вот тогда, поняв, что опасность миновала, люди наверняка вернутся к своей прежней жизни. И вновь возродятся войны, церкви опустеют, мужья и жены разбегутся в поисках сладкого греха, и не заметит никто, как лесные пожары перекинутся на города, и конец наступит не всей земле, а лишь некоторой части человечества.

Но сегодняшнее небо не радует меня звездами, и я провожу взглядом невидимую линию вниз и вижу наш старый сад, который так же темен, как небо. Я закрываю глаза и тихонько спускаюсь по лестнице, не забыв прихватить с собой коробок спичек. Каждое дерево становится для меня высокой ветвистой свечой, и я аккуратно поджигаю кончики всех ветвей и веточек и перехожу к следующему дереву, к следующей моей свече. Через час я возвращаюсь в спальню и снова сажусь у окна. Теперь мой сад прекрасен. На каждом дереве горят сотни свечных огоньков, и, отражаясь в небе, они пробуждают звезды. Я долго любуюсь своим свечным садом, но вот раздается шум, и в сад вбегают встревоженные люди. Они бросаются к деревьям и принимаются задувать мои огоньки. Сначала задувают нижние веточки, а потом, карабкаясь и сдирая каблуками кору, лезут тушить самые красивые, верхние язычки пламени, которые ярче других отражаются в ночном небе. Насладившись своей победой, они уходят и даже аккуратно запирают за собой калитку. И теперь с ветвей деревьев нашего сада во вновь потухшее небо улетают сотни струек скорбного дыма. Они заполняют все небо, делают его белесым и седоватым, а потом туманом возвращаются в наш сад, и из моего окна я уже не вижу деревьев. К карнизу подкатывается легкий молочный прибой тумана, и теперь, если открыть окно, я смогу погладить его влажную шерсть. Но я не буду открывать окно. Туман не любит огня, значит, я не люблю тумана. Ведь не могу же я одновременно любить и смерть и жизнь. Беззвездное небо не привлекает больше мой взгляд, я отхожу от окна, чтобы лечь спать и во сне увидеть свою победу над силами этого мира».