Роман о любви и терроре, или Двое в «Норд-Осте» - Эдуард Тополь Страница 27

«Что делают христиане с мусульманами в Боснии? – Разрезают живот беременным женщинам-мусульманкам, зашивают собак и кошек. Женщины под наркозом не чувствуют, а потом рожают собак и кошек. Скоро то же будет в Дагестане и Чечне…»

Христиане… не сомневаются в том, что женщина, оберегающая свою внешность от посторонних глаз, способна уберечь и свою веру, и религию. Поэтому они пропагандируют обнаженность и цинизм и, пользуясь обольстительными лозунгами, такими, как «свобода женщинам» и тому подобное, хотят отвратить мусульман от их религии».

Александр Сталь:

Кажется, именно на второй день боевики читали со сцены что-то вроде лекции, где объясняли, что не хотят нам зла, что во всем виноваты российские власти, которые нас бросили. Боевик, читавший лекцию, сыпал фразами из Корана, мне особенно запомнилось, что «рай находится под тенью сабель». Похоже, что в его голове царила полная каша – месть за родных, война за освобождение, джихад, все смешалось. Любой полуграмотный богослов легко не оставил бы от его высказываний камня на камне, если бы, конечно, боевик стал с ним спорить. Но они все были очень упертые, твердили зазубренные, явно кем-то вдолбленные фразы вроде той, про рай и сабли. Вообще я не испытывал к террористам ненависти – мне было жаль, что кто-то поставил их на путь зла и войны, отнял у них нормальную жизнь. Не думаю, что у меня был при этом «стокгольмский синдром».

Елена Ярощук, туристка из Луцка, Украина:

Утром после первой ночи опять предложили выйти иностранцам. Я пошла, предъявив свой украинский паспорт и водительское удостоверение. Наша группа уже вышла на лестничную площадку, но, видимо, что-то изменилось, и нам приказали вернуться.

Галина Делятицкая:

А второй раз страшно стало по другому поводу. У нас на балконе был телевизор, который боевики принесли и поставили на пульте звуковиков. По этому телевизору они отслеживали, что происходит снаружи. А телерепортеры еще не контролировали тогда свои речи, называли боевиков всякими ужасными терминами и говорили, что «ни на какие переговоры с этим зверьем идти нельзя». А это очень злило боевиков. Они начинали на повышенных тонах с нами разговаривать и кричать: «Что? Вашему правительству нужно, чтобы мы тут кого-то убили, чтобы они начали что-то делать?»

Только потом, наверное, через сутки, Путин выступил и сказал: «Я прошу корреспондентов, которые это все освещают, следить за тем, что вы говорите. Потому что каждая фраза очень много значит». И это действительно очень много значило. Кто-то из руководства сказал, обращаясь к боевикам: «Мы обещаем, что сохраним вам жизнь, если вы отпустите людей!» И вдруг среди боевиков начался смех, даже молоденькие девочки-шахидки хохотали во весь голос над тем, что им «даруют жизнь». Их целью-то было умереть в этой акции, чтобы сразу попасть к Аллаху. И все разговоры про «освобождение» и «жизнь» их только смешили.

И вот этот их смех вселял в нас ужас…

А в третий раз был момент, когда они уже было расслабились, сняли маски, расстегнулись, топчанчик какой-то себе соорудили для отдыха. И вдруг – без всяких слов все разом встают, начинают одеваться, застегиваться, надевать маски на лица, автоматы на плечо. Мы замерли и смотрим на них, как загипнотизированные. До этого был какой-то гул в зале, и вдруг опять нависает тишина, да такая звенящая, что даже дыхание соседей слышно. Что произошло? Что сейчас будет? Штурм? Атака? Они нам не говорили, они какие-то свои решения принимали, но от их поведения, жестов, настроения зависела наша жизнь, и весь зал постоянно колотило и бросало из ужаса и страха к выдоху расслабления, полудреме изнеможения и снова – к ужасу…