Голос пойманной птицы - Джазмин Дарзник Страница 27

Я никому не сказала, куда еду и с кем планирую встретиться. Был понедельник, Ками только-только уснул, а свекровь удалилась к себе молиться и отдыхать. Я поставила колыбельку в гостиной: если Ками проснется и заплачет, его сразу услышат. Расправила на нем одеялко, поцеловала в лоб. Я несколько месяцев готовилась к этому дню, но отчего-то разволновалась. Негоже бросать Ками. Мне не следует уезжать.

Сквозь занавески в окна лился редкий притушенный свет. Если бы Ками шевельнулся, я наверняка отказалась бы от своих планов, но он крепко спал. Я взглянула на наручные часы. Четверть первого. Парвиз вот-вот вернется с работы обедать. Надо идти, или я навечно останусь в этом доме, точно в ловушке, из которой уже не выбраться. «Я поехала навестить мать» – оставила я записку Парвизу. «Вернусь в пятницу». По возвращении меня ждут скандалы, Парвиз еще долго будет хмуриться, молчать, но я отогнала эти мысли, взяла блокнот, плащ и вышла из дома.

На вокзале я расхаживала по перрону, то и дело озираясь от страха, что меня узнают и тогда всем планам конец. Свекровь проснется с минуты на минуту и обнаружит, что меня нет. Я была единственной женщиной на вокзале и, кажется, единственной, кто сел в поезд, но в тот день пассажиров вообще было мало. По счастью, мне не встретился никто из знакомых.

До Тегерана ехать двадцать часов. Я купила билет третьего класса – лучшее, что я могла позволить себе на деньги, которые откладывала несколько месяцев из хозяйственных средств. Сиденье было жесткое, спинка не откидывалась. Я прижалась лбом к дребезжащему стеклу и, опершись подбородком на ладонь, смотрела на удаляющиеся приземистые домишки Ахваза, на шатер рынка и голубой купол мечети. Сразу за городом началась пустыня, и меня охватило облегчение. Камни, песок, холмы – весь пейзаж был того же оранжевого оттенка, что и небо. Я смотрела на окутанные мягким сиянием горы вдали и чувствовала, что снова дышу.

Я расстегнула сумочку, достала сложенную бумажку, на которой записала адрес: переулок Занд, дом номер 22. Название мне было незнакомо, и, как туда идти, я представляла смутно. Я сунула записку обратно в сумочку, проверила, не забыла ли конверт со стихами. Взглянуть на них я не отважилась и оставила их лежать в сумочке.

Неуверенность, безрассудство, но больше всего радостное волнение, с которым я в тот первый раз уехала из Ахваза, позже покажутся мне знаком подлинной невинности – невинности, с которой я очертя голову ринулась в будущее, надеясь, что мой побег обойдется без последствий и сожалений.

Ночью я несколько раз просыпалась в панике. Все ли благополучно с Ками? Не плакал ли он, не звал ли меня, не отказался ли пить из бутылочки, не метался, не хныкал ли во сне? Мне не следовало его бросать. Я поступила глупо и эгоистично. Когда наутро в восемь часов мы прибыли на вокзал Тегерана, я не хотела выходить из вагона и отправилась бы в Ахваз, вот только обратный поезд отходил лишь на следующий день.

Но едва я попала в город, как меня охватила уверенность, что я вернулась домой. Стояла осень, сезон гранатов и айвы. Пахло жареными орехами и печеной кукурузой от уличных лотков, грязью из переулков, автомобильными выхлопами и бетонным дорожным покрытием. Лишь вдохнув эти запахи полной грудью, я осознала, как соскучилась по столице. Я приободрилась. У выхода из вокзала мужчина в надвинутой на глаза черной фетровой шляпе указал на меня своему спутнику, они переглянулись. О привокзальных кварталах шла дурная слава, и единственные женщины, которые мне здесь встретились, были старухи-торговки в платках. Когда я проходила мимо, мужчина в фетровой шляпе что-то сказал своему товарищу, отчего оба расхохотались, и махнул мне рукой. Я плотнее укуталась в шаль, сунула руки в карманы пальто и зашагала прочь.

От вокзала я вышла на улицу Пехлеви. Чем ближе к центру, тем больше было народу. Торговцы раскладывали лотки, готовясь к рабочему дню; тележки их полнились фруктами, свежевыпеченными продолговатыми лепешками с кунжутом. Я почувствовала, что проголодалась, купила бумажный фунтик первых жареных каштанов и съела их на ходу.

Вдали, за городом, маячило кольцо Эльбурса. Снежные пики розовели на утреннем солнце. Девочкой я вылезала на крышу нашего дома, чтобы полюбоваться на горы. Я смотрела на самую высокую вершину, вулкан Демавенд. Санам рассказывала мне о Симурге, сказочной птице, что свила там гнездо. Тогда Демавенд казался мне далеким, как чужая страна, но в детстве я не сомневалась, что однажды побываю и там, и даже дальше.