Цвета расставаний - Бернхард Шлинк Страница 27

Или ему это только приснилось? Бастиан откинул одеяло. Запах любви. Нет, ему это не приснилось. Он спал со своей дочерью. Она не была его кровной дочерью, но она была его дочерью. Так чувствовала она, так чувствовал он, так чувствовала Тереза.

Он сидел на краю кровати и не знал, что ему делать. Они условились встретиться за завтраком в восемь. Он сидел и смотрел сквозь стеклянную балконную дверь и сквозь прутья решетки на склон, на трассу, на подъемник, на лыжников и лыжниц и на детей в шлемах, ловко объезжавших вешки, поставленные тренером. Он думал о том, как весело и беззаботно он вчера с Марой ждал там у подъемника, поднимался на гору и со свистом пролетал трассу. Так уже не будет, ни сегодня, ни завтра – никогда.

В дверь постучали; потом дверь приоткрылась, и в щель просунула голову Мара.

– Эй, соня, – засмеялась она, – поторапливайся! – Она вошла, поставила на стол поднос с чашкой кофе и круассаном, поцеловала его в лоб. – Через двадцать минут – внизу! – И исчезла.

Бастиан встал, принял душ, выпил, одеваясь, кофе, съел по дороге к лифту круассан – и спустя двадцать минут был внизу. Все было странно нереальным – все: от воды на теле, холодной и горячей, до внешности Мары. Как она могла выглядеть точно так же, как вчера? Но так же, как он вставал, принимал душ, ел круассан и вызывал лифт, – так же он брал лыжи из стойки, шел с Марой к подъемнику, пристегивал лыжи и катался с ней до тех пор, пока уже не пора было возвращаться в отель ждать Терезу и Сильвию. Их прибытие, приветствия, объятия, общий ужин – все происходило для Бастиана словно и наяву, и во сне. В постели он нащупал руку Терезы, удерживал ее, держался за нее. Но опоры не нашел. Еще бы, думал он, когда между нами теперь столько лжи.

10

Вновь оказавшись дома, он начал поиски. Вроде бы был такой роман, в котором отец спал с дочерью и она умерла? И отец там – такой «Homo Faber» ^[16], делатель с научным складом ума и техническими компетенциями, современный человек – считал, что все эти табу, удерживающие людей от кощунств и грехов, уже не имеют смысла? И вроде в Библии был человек, которого дочери напоили, чтобы он с ними переспал, потому что не было других мужчин, от которых они могли бы забеременеть? И разве не было в Библии еще такого человека, который ухаживал за женщиной и женился на ней, но к которому в первую брачную ночь пришла не она, а ее сестра, а он не заметил? И что с этими мужчинами стало?

Он прочел роман Фриша. Фабер умирает во время операции, о которой знает, что она не может его спасти, потому что рак желудка зашел уже слишком далеко. Связан ли рак Фабера с его слепотой, которая позволила ему не узнать дочь, спать с ней, полюбить ее как женщину? Может быть, рак – болезнь слепоты человека, не позволяющей ему увидеть научно необъяснимый и технически непреодолимый порядок вещей, который запрещает отцу прикасаться к дочери и нарушение которого ведет к смерти дочери и затягивает Фабера в петлю вины, даже если он совершил это надругательство без умысла или по неосторожности? Бастиан отправился к своему врачу и под предлогом того, что потом на это не будет времени, прошел ежегодное обследование досрочно. «Признаки рака есть?» Нет, он здоров.

В девятнадцатой главе Первой книги Пятикнижия он нашел историю Содома, Лота, его превратившейся в соляной столб жены и его безымянных и безмужних дочерей. Лот и его дочери остались после истребления Содома, и дочери, после того как переспали с ним, забеременели и дали начало родам моавитян и аммонитян; о Лоте после ночей с его дочерьми, когда он был так пьян и так крепко спал, что ничего не заметил, речи больше не было. И не говорилось ничего в том смысле, что моавитян и аммонитян, или дочерей, или Лота постигло какое-то проклятие. На безмужье и отец – мужчина, не в обиду будь сказано: Бог подходил к делу прагматично, и, хотя Бастиан в него не верил, такой подход успокаивал.

А еще история Иакова, Рахили, Лии и Лавана! Иаков любил Рахиль, она была ему обещана, он на ней женился, радовался ей и не заметил, что Лаван вместо Рахили привел на ночь ее старшую сестру Лию, потому что не хотел или не мог выдать замуж младшую сестру раньше старшей. Иаков заметил подмену только на следующий день. «Утром же оказалось, что это Лия». Иакову это не повредило. Через неделю он смог взять в жены и Рахиль, после чего с Лией, с Рахилью и с их служанками Валлой и Зелфой производил на свет детей одного за другим.

В двадцать девятой главе Первой книги Пятикнижия история излагалась буднично, и Бастиан попытался найти в романе Томаса Манна об Иосифе больше звуков и красок, а также рассмотрение вопроса о том, может ли в самом деле мужчина принять одну женщину за другую и считать, что спит с той, в то время как спит с этой. Может ли так напутавший мужчина считать, что его «бес попутал», не должен ли он сказать себе, что просто присутствие женщины было сильнее его и ему было все равно, с кем он спит? Но Бастиана оправдывал и Томас Манн. Его Иаков удостоверился, насколько мог, в присутствии Рахили, ему казалось, что его руки узнали ее волосы, ее глаза и щеки, плечи и руки, – и только тогда Лия стала его прекрасной подругой на всю эту ветреную ночь.

В общем-то, если не считать лавановского обмана, все играли с открытыми картами. Рахиль, Лия, Валла и Зелфа знали, что отец их детей – Иаков. Бастиан о ночи с Марой ни с Терезой, ни с Сильвией не говорил; и Мара, и он вели себя так, словно ничего с ними не случилось. Поговорить с Терезой и Сильвией? Временами он думал, что это освободило бы их всех, хотя не понимал для чего. Это бы только все осложнило. Нет, говорить с Терезой и Сильвией было невозможно.

11

Через четыре недели после возвращения из Монтафона Мара объявила, что она беременна. Ликование женщин было велико, и Бастиан присоединился – а что он должен был? Чтобы эта беременность не прервалась, Мара береглась и принимала все меры, много отдыхала, ела легкую пищу, а на прогулках ходила медленно и осторожно – пока об этом не узнал врач и не заявил, что все это глупости. Потому что беременность протекает совершенно нормально, Мара здорова и ребенок крепкий. И начался второй этап беременности, когда все изменения состояния и внешности Мары, цветущее лицо, набухающий живот вызывали не страх, а радость. Бастиан радовался, потому что женщины были счастливы; Тереза, казалось, цвела и пухла вместе с Марой, и таких эротических запросов к нему у нее давно не было. Что за женщина!

Как-то раз, когда на УЗИ Мару сопровождали Тереза и он, поскольку Сильвия была занята, врач заметил: «Хорошо, что вы переключились». Это замечание не выходило у Бастиана из головы. Переключилась с чего на что? С замороженного семени анонимного донора на того донора, который поближе? На того донора, с которым она… Который с ней спал? Врач говорил о «переключении» при Терезе и при нем, то есть полагал, что они об этом знают. В то время как Мара… Только тут Бастиан сообразил, что после Монтафона Мара никаких новых попыток искусственного оплодотворения не предпринимала. Или это прошло мимо него? Как это, когда о каждой попытке всякий раз столько говорили?