Дела человеческие - Карин Тюиль Страница 27

Простите меня за то, что случилось, я не должен был так поступать.

Она не ответила. Он тут же пожалел, что написал ей: текст внушал подозрения, а в подобных историях нельзя оставлять следов. Что, если она сумасшедшая? Или аферистка? После дела Доминика Стросс-Кана Жан проявлял особую осторожность: его потрясли видеокадры, на которых этот известный политик, потенциальный кандидат в президенты, человек блестящего ума, выходит из полицейского участка в наручниках, словно какой-то воришка. В те дни он позвонил ему и выразил поддержку. Войдя в свой кабинет, он сразу же связался с Лео: «Приезжай немедленно». Лео появился у него спустя четверть часа. На нем были черные джинсы и рубашка с несколькими расстегнутыми пуговицами, как будто он выскочил из дома в страшной спешке.

– Кажется, я совершил глупость, – холодно сообщил Жан. Потом рассказал, что накануне он переспал с молоденькой стажеркой. – Эта девушка неотвязно крутилась возле меня.

Объяснил, что отправил ей сообщение, которое можно истолковать так, будто он преследовал ее или воспользовался ее доверчивостью.

– Тебе есть в чем себя винить? – спросил Лео, закуривая сигарету.

– Нет, конечно нет, ты же меня знаешь, я никогда никого ни к чему не принуждал… Я даже спросил ее согласия, представляешь? Прошу тебя, не кури у меня в кабинете. И приведи в порядок свою рубашку.

– Так в чем проблема? – осведомился Лео, раздавив сигарету.

– Не знаю. Сегодня утром она уволилась. По словам Жаклин, с ней было что-то не так.

– Ты параноик.

– Да, ты прав.

– Ты принял меры предосторожности?

– Да, конечно.

– Тогда ты ничем не рискуешь.

– Не надо меня успокаивать.

Жан пребывал в крайнем напряжении.

– Хочешь, я с ней поговорю?

– Нет, вот этого не надо.

– Тебе и правда нечего опасаться. Но я все же наведу о ней справки.

Лео сразу ушел. Жан схватил телефон: Клер отправила ему пять сообщений, он их пропустил. Он позвонил ей. Нет, у него не было времени послушать ее по радио. Она говорила торопливо, с нажимом и плохо скрытым отчаянием. Ее статья вызвала поток возмущенных откликов, ее оскорбляли, даже называли расисткой! Жан ликовал: что может сделать ее новый приятель, столкнувшись с такой ситуацией? Он не имеет ни малейшего представления об их жестокой среде, о нападках, ударах исподтишка, политической риторике, о влиятельности медиа и соцсетей, об этих гигантских безжалостных жерновах. Он терпеливо выслушал Клер, потом посоветовал ей смириться с происходящим.

– Нет, я жалею, что пошла на эту передачу. Я высказывалась слишком поспешно, уступила соблазну быть поверхностной, как это нынче принято. От всех требуют немедленно сообщить свое мнение по любому поводу, по горячим следам, не позволяя взять паузу и критически взглянуть на происходящее, взвесить за и против, словом, говорить не думая. Моя мысль ушла куда-то в сторону, и мне сейчас очень противно.

– Ну и зря. Хорошо ли, плохо ли, нужно, чтобы о тебе говорили.

– Ты прекрасно знаешь, что я не стремлюсь к известности.

– А между тем, давая интервью, ты становишься известной.

– Это правда, но я очень тяжело переношу агрессию в соцсетях… Все эти анонимы, которые срываются с цепи… все это публичное линчевание. Мне кажется, я не выдержу такого натиска.

– Тогда тебе надо было выбрать другую профессию, – сказал он с ироничным смешком.

Жан отложил телефон, ослабил узел галстука: он задыхался. У него создалось впечатление, будто его сердце колотится слишком быстро, а давление стремительно растет. Он почувствовал тяжесть в груди. Посмотрел на свои смарт-часы, фиксировавшие малейшие изменения сердечного ритма. Пульс был в норме. Он достал из кармана маленькую металлическую пластинку: при подключении к телефону она записывала электрокардиограмму. Положил пальцы на пластинку. Через несколько секунд высветился результат: все было в норме. И все же он смутно чувствовал, что все совсем не в норме.