Дегустация Индии - Мария Арбатова Страница 27

Гостиница была так себе. Два красавца за конторкой достали здоровенную амбарную книгу и начали нас медленно и степенно записывать. После этого тщедушный пожилой человек потащил тяжелые чемоданы по номерам. Сотрудник русского центра рявкнул на тщедушного, после чего в номере появились положенные бутылки с водой.

– А что можно здесь оставлять, уходя? – спросила я.

– Только то, что не жалко.

Номер был советско-азиатским. С потолка свисал пропеллер-вентилятор, а из задраенного окна торчал допотопный кондиционер. По отдельности они работать почему-то не умели. При выключении обоих номер через пять минут превращался в духовку; при включении обоих – в площадку перед киношной ветродуйкой. Я выбрала второе.

Санузел выглядел глубоко этнически. Если про унитаз и раковину было понятно все, то пространство душа интриговало. Сам по себе душ лился всего в две дырочки, и выражение лица у него было как у женщины, которую долгие годы никто не хотел.

Зато на разной высоте под душем из стены торчали три порции медных кранов. Под ними темнела деревянная скамеечка, а за ней ютились ведро, кастрюлька и ковшик. Каким образом все это разнообразие использовалось для мытья, остается для меня загадкой по сию пору.

Но это еще не все! При полной герметичности номера во всех направлениях стена в санузле, примыкающем к санузлу соседнего номера, сверху не доходила до потолка примерно на метр. И на двери из санузла в номер не было никакой задвижки! Ну хорошо, моей соседкой была Лена Трофимова, а если бы горячий индийский парень? Ведь уже с аэропорта было понятно, что Индия – страна очень красивых и сексуально озабоченных мужчин.

Я перелила полбутылки виски, купленного по велению Шумита, в металлическую фляжку, взятую по совету сына Павла, и почувствовала себя глубоко защищенной от агрессивной микрофлоры. Прильнула к окну: за ним было что-то странное...

Кусками виднелся сияющий белый дворец с освещенной площадью перед ним. Туда под музыку странным образом, словно танцуя многофигурный танец, все время проходили люди в белых одеждах. И это в совершенно спящем городе. Я предположила, что за окном в густом душном воздухе происходит репетиция мощного шоу... и хорошо бы на него попасть.

С этой мыслью я попробовала заснуть под пропеллером, устроившим в номере такой шквальный ветер, что пришлось бросить на себя сверху одеяла, покрывало с взлетающими воланами, а на него – все имеющиеся полотенца... но не тут-то было! Кто-то торжественно запел мощным поставленным голосом, перекрывая грохот пропеллера.

Я доволоклась до окна – репетиция фестиваля активизировалась, и пение было одной из его составляющих. Положив подушку на голову, попробовала заняться чем-нибудь полезным и задала себе вопрос: «Что в Индии, которой я еще не видела, кажется мне самым необъяснимым?» И немедленно ответила: «Сати!»

Каким образом миролюбивые индийцы, защищающие слонов, обезьян и змей; индийцы, прославляющие богинь-матерей; индийцы, возводящие эстетизм в статус религиозности; индийцы, создавшие «Камасутру»... могли сжечь столько маленьких девочек, столько молодых матерей, столько зрелых дам и мудрых старух?

Сжигание вдовы было сложносочиненной смесью человеческого жертвоприношения и ритуального убийства. Вдову отправляли вдогонку мужу не так, как закапывали жен, наложниц и слуг с фараонами, чтобы не лишать их тамошнего комфорта. Ее отправляли на костер, убедив, что, сгорая, она смоет грехи всего рода и достигнет вечного блаженства.

И это казалось совершенно нормальным в стране, где убийства новорожденных девочек стали бытовым явлением после набегов персов и фанатичных магометан. Арийское равноправие было забыто, и брахманы постарались с большой выгодой для себя закрепить статус женщины как человека второго юридического сорта.

Во время обряда бракосочетания невеста, распростертая у ног жениха, мыла его ноги в тазу и обтирала своими волосами. Потом проделывала то же самое с ногами свекрови. После этого, как российский призывник, произнесший армейскую присягу, она переходила в полное и безропотное подчинение.

Пока супруги жили вместе, у нее были некоторые привилегии, как у продолжательницы рода, несмотря на то, было ей пять лет или пятьдесят. Как только муж умирал, ее ожидали сати или гражданская смерть. Тоже несмотря на то, было ей пять или пятьдесят. При этом если умирала она, мужчина законно вступал в брак.

Если вдова отказывалась восходить на погребальный костер, ей полагалось выбрить голову, сломать все украшения, бросить их в огонь вместе с бритыми волосами; до смерти ходить или во всем белом, если стала вдовой до двадцати, или во всем красном – если после; не посещать храмы, религиозные церемонии и общие праздники; не разговаривать и не есть с кем-то из родственников; спать и работать отдельно от всех, ибо общение с ней оскверняет людей, в течение семи лет после смерти мужа.

Считалось, что вдова, встреченная первой на дороге, приносила такие несчастья, что люди возвращались домой и откладывали дело на следующий день...

Стоило мне заснуть, как в номер забарабанили так, словно в гостинице начался пожар. Перед дверью стояла милая девушка в сари и искренне мне улыбалась. Она принесла свежие газеты и поинтересовалась, не надо ли мне чего. Это в семь-то утра! Через час позвонили с рецепшена, напомнив о завтраке. Еще через час это сделала Лена.

В полуобмороке, потому что, несмотря на вентилятор, воздуха в номере не хватало, проклиная день, когда заочно влюбилась в Индию, я поплелась на завтрак.

Несколько суетливых индийцев в поварской форме возвышались над «шведским» столом: поднос с гомогенной едой непонятной этиологии; наваленные горой бананы; что-то похожее на омлет, но очень измятое; миска с вареньем из загадочной ягоды; двойные куски белого хлеба, выдаваемые в салфетке каждому строго в руки, и что-то типа кофе.

Пожившие алюминиевые лотки, миски и ковшики выглядели примерно как в пионерских лагерях и больницах нашего детства, глаз автоматически искал на них написанный масляной краской номер.

Гостиница называлась «Для молодых христианских женщин». Но кроме пары англичан и горячих индийских парней, в ней обитали только русские литераторы, активно проводящие с утра желудочно-кишечную профилактику виски.

У меня тоже была с собой целебная фляжка, но... основная проблема моей нетусовочности в писательском мире всегда упиралась в мою неалкогольность. Короче, из четырех «молодых женщин ближе к пятидесяти» я оказалась самой нехристианской и самой непьющей.

Двор перед гостиницей утопал в тропической флоре, а в соседнем здании на небольшом подиуме старшие школьницы учились быть моделями под окрики толстой неповоротливой училки в сари.

У забора, отделяющего гостиницу от мира, стоял охранник, а за ним – пожилой человек в чалме. Он начал, зазывно улыбаясь, приглашать меня покататься на сооружении, похожем на трехколесный велосипед для взрослых с карикатурной кабинкой сзади. В меру понимания его английского, я объясняла ему, что за мной сейчас придет большая настоящая машина; а он, в меру понимания моего английского, утверждал, что большая настоящая машина – это полная ерунда по сравнению с его драндулетом.