Крысиный король - Дмитрий Стахов Страница 27

Все оказалось так, как говорил Иван, — сумма, изъятая у Кульмана, оказалась даже больше, чем обещал Виноградов, но ходившие с Андреем на экс Чиковани и Алексеев глупо кончили оба. Первый не нашел ничего лучшего, как приодеться, подражая Виноградову, и пойти в ресторан Кюба: дали доесть заказанное, при выходе скрутили, он вырвался, убегал, стрелял, сам получил пулю. Второго арестовали в поезде, поехал проведать сестру в Москву, вернули, судили военно-полевым и повесили на Лисьем носу.

Из товарищей Виноградова уцелел только Резчиков, который исчез, как сквозь землю провалился, с тремя тысячами рублей и золотым кольцом с бриллиантом, которое Резчиков стащил-таки с пальца Кульмана. Это была идея Виноградова — делить деньги на пятерых. Причем его доля была такой же, как у тех, кто участвовал в эксе непосредственно.

Виноградов говорил, что так проверяется сознательность революционера. Надо сначала поделить добытое, потом посмотреть — как революционер будет расставаться с деньгами. Виноградов говорил, что деньгами проверяются принципы. Резчиков, по мнению Виноградова, проверку не прошел, но то, что Резчиков расправился с эксплуататором, давало надежду на будущее. Если Резчиков вдруг объявится, его можно будет свободно привлечь, потому что люди меняются, воспитываются, если Резчиков вчера присвоил деньги, которые надо было направить в партийную кассу, то завтра осознает прошлую ошибку, отдаст все для борьбы.

Андрей не спрашивал — отдал ли Чиковани в кассу деньги, оставшиеся после приобретения обновок? Не спрашивал — отдал оставшееся после покупки билетов в Москву Алексеев? Не спрашивал — куда отдал долю Виноградов? Виноградов намекал, что знает несколько мест, где можно найти товарищей. Андрей не спрашивал — что это за места. Он себе оставил столько, сколько был должен брату, Владимиру, купил в лавке ношеные, но вполне приличные сапоги, старые совсем прохудились, остальное, чуть больше двух тысяч, отвез сестре Лихтенштадта.

Напротив ее дома, в арке, дежурил филер. Когда сестра Лихтенштадта вышла, другой пошел было следом, но на углу почему-то остановился. Андрей же догнал ее, помог подняться на подножку трамвая, шепнул, что у него посылка для тетушки, передал завернутые в платок деньги, выскочил на ходу. В крепости уже, в прогулочном дворике, когда Андрей оказался там вместе с Лихтенштадтом, Лихтенштадт стал упрекать, что он присвоил деньги революции. Улыбался презрительно. Отмахнулся, когда Андрей рассказал, как передавал его сестре деньги, про филеров, про стоявшего в арке и про ленивого, не пошедшего за его сестрой дальше, не севшего вместе с нею в трамвай. Лихтенштадт продолжал улыбаться, сказал, что понимает, это буржуазные корни, смотрители яблоневых садов Тышкевичей. Откуда он взял эту чушь? Что еще за смотрители? Кто ему такое наплел?

И тут этот артельщик. Андрей сказал, что дело сделать невозможно — их только двое. Виноградов же ответил, что вновь, как и с Кульманом, будет вести наблюдение и обеспечивать отход после экса, но все очень даже возможно — у него есть на примете молодые революционеры, Конюхов и Сергушев, рабочие оба, надежные люди.

Андрей после ночной работы, по дороге из лавки встретился с ними, рабочим был только Сергушев, Конюхов по виду был младший приказчик: и угодить стремился, и был хамоват, но Андрей согласился: деньги были нужны обязательно, нужно было ослабить режим содержания Смолянского, а старший надзиратель единовременно требовал целых полторы тысячи, у артельщика, по уверениям Виноградова, они уж точно были. Конюхов особенно Андрею не понравился — показал новенький заряженный наган, сказал, что вот прямо сейчас, с оружием в руках, может начать борьбу за социализм.

Они стояли в тени забора, раннее утро, за забором гремела цепью собака. В кармане старого пальто Андрея лежал кусок колбасы, за пазухой — еще горячая четвертина каравая, лавочник Андрея привечал, знал, что тому не по карману целый, Андрей сказал, что стрелять в артельщика будет неправильным, наган понадобится, чтобы испугать, цель их не убить артельщика, а забрать деньги, полученные путем эксплуатации наемного труда, но Конюхов хмыкнул, мол, кровопийцу давить надо. Сергушев же на револьвер смотрел с испугом, кивал сначала словам Конюхова, потом соглашался с Андреем, потом снова с Конюховым.

За пару дней до дела, также утром, по дороге с фабрики, Андрея окликнули: это был Резчиков, одетый бедно, продрогший, с сиреневыми губами. Андрей спросил, как Резчиков его нашел, тот рассмеялся-закашлялся: они же перед тем, как отправиться на Кульмана, закусывали у Андрея в комнате. Резчиков отдал Андрею часть изъятых у Кульмана денег, сказал, что другую потратил, кольцо продать не рискнул, оно лежит в надежном месте, что был в лечебнице, а потом у матери во Пскове, но все это не важно, а важно то, что Виноградов завербован Статковским, чиновником охранного отделения, что никаких эксов Виноградов на Кавказе не проводил, что экспроприацию — Резчиков произносил «эсоприацию», — артельщика на самом деле Статковский и спланировал, ему нужны дела. Статковский знает, что Конюхов дурной, что обязательно будет размахивать наганом и кого-нибудь застрелит в доме Франка, хорошо бы — самого, Статковскому надо оправдывать перед начальством свою работу, он греет руки на деньгах для провокаторов; убийство Франка будет ему только кстати, а знает все это Резчиков потому, что Виноградов его подбивал к сотрудничеству с охранкой, устраивал ему встречу со Статковским, но Резчиков — так и сказал: как в дешевом романе, — совсем недавно узнал, что у него аневризма, что умереть может в любой момент, но умирать провокатором не хочет, что идеалы какие-то имеются, вера не потеряна, если будущее не суждено увидеть, то хоть надежду на него удержать нужно; Статковского же Резчиков собирался убить, вот револьвер купил на псковском рынке, тульский, два рубля с полтиной, долго торговался, продавец предупредил — после третьего выстрела разорвет обязательно, но Статковскому хватит и двух, верно ведь?

Андрей поселил Резчикова на два дня у себя в комнате, поехал в город, нашел Конюхова и Сергушева. Налет на артельщика провели за день до назначенной Виноградовым даты, взяли тысячу сто двадцать один рубль. В день, Виноградовым назначенный, утром, Андрей с Конюховым и Сергушевым поехал в Паташов лес под Петергофом, выбрали место, выкопали яму, а когда Виноградов, как обычно причипуренный, благоухающий одеколоном, заехал за Андреем, то в Паташов лес и поехали, Резчиков выстрелил Виноградову в голову, хотел добить того, упавшего в яму, но револьвер разорвало вторым выстрелом, Резчикову сильно контузило руку.

Еще через день Андрея арестовали прямо на фабрике Прейса, под утро. Конюхов, когда в его дверь постучали, когда услышал «Полиция!», застрелился из новенького нагана. Андрею было стыдно, что он плохо о Конюхове думал. Судили троих, Андрея, Сергушева и Резчикова, на суде никто не признавался ни в экспроприациях, ни в том, что убили Виноградова, отрицали то, что записывали за ними в охранном отделении, но присяжные вынесли обвинительный вердикт, никому не дав снисхождения. Сергушев получил восемь лет, но только он и отправился отбывать срок, ему назначенный, Андрея и Резчикова, после гражданского суда, как было объявлено — в силу вскрывшихся обстоятельств, провели через военный, за один день. Андрея даже не вызывали. Резчиков умер от аневризмы в тюремной карете, его везли вешать, на Лисий нос…