Когда цветут эдельвейсы - Владимир Топилин Страница 26

От этой мысли Васька подскочил как ужаленный, некоторое время всматривался в сторону темнеющей в вечерних сумерках скалистой горочки, у подножия которой проходила натоптанная лыжня; затем как-то по-хитрому улыбнулся и, отточенными движениями рте закинув на плечо карабин, заскользил по лыжнику в сторону избушки.

Брезжил рассвет, когда Васька проснулся и, протянув руку к лежащей рядом одежде, начал быстро одеваться. Под нарами сладко зевнула Волга и, изогнувшись телом, потянулась.

Открыв дверь избушки, Васька выпустил собаку и сам вышел посмотреть на предстоящий день. Вдохнув полной грудью, он закашлялся от колкого, морозного воздуха и тут же удовлетворенно улыбнулся: вчерашние предсказания его сбылись. Чистое небо с угасавшими утренними звездами отливало синевой. Холодный восточный ветер нес хорошую погоду, что было на руку охотнику.

Наскоро перекусив, отогрел душу золотистым «Купцом», выкурил утреннюю сигаретку, неторопливо и основательно собрался. Еще раз проверил патроны в карабине и сразу же поставил оружие на предохранитель. Пару обойм со свинцовыми полукруглыми наконечниками положил в правый карман куртки, чтобы были всегда под рукой. Нож — на пояс, над левым бедром. В полупустую котомку закинул еще один теплый свитер и пару шерстяных носков.

Глянул на часы — пора будить Ольгу. Взял за плечо и тихо пошевелил:

— Оленька! Вставай, золотце! Пора!

Девушка молчит и будто не слышит, хотя уже давно не спит и сквозь дремоту следит за сборами Васьки. Расчет прост — она ждет его руки, которая с лаской и нежностью дотронется до тела. Он не заставляет себя долго ждать, скользнув по бархатистой коже, мозолистая ладонь застывает на упругой груди и слегка сжимает тутой бугорок.

Ваське кажется, что за последнее время предмет его возбуждения стал несколько больше и тверже, как будто

Ольгину гордость постепенно надувают сжатым воздухом. Может быть, это ему только кажется?

Она открывает глаза и, схватив его руку, убирает в сторону, одновременно улыбаясь хитрыми глазами. Но сегодня Васька не настаивает, как бывало всегда.

— Вставай, голубушка! Солнце встало выше ели! Завтрак на столе. Не забудь взять прикорм, о котором мы вчера договаривались. — И, обернувшись в дверях, улыбнулся: — До вечера! И не забудь привязать Волгу.

Васька встал на лыжи и, быстро прихватив ичиги юксами лыж, заспешил по восточному путику. Едва избушка скрылась, остановился, подвесил на кедровый сучок квасившийся всю ночь прикорм, осмотрелся, поправил ремень карабина, свернул вправо и полез на горку, торопливо преодолевая некрутой склон.

Минут через десять выскочил на вершинку и, не отдыхая, зашлепал дальше, на ходу восстанавливая сбитое дыхание. Стараясь идти по наиболее чистым местам, уверенно обходил знакомые завалы и курослепы, большие колодины и редкие россыпи курумов, еще плохо засыпанные снегом. Отлично ориентируясь в родных угодьях, Васька на ходу сверялся со знакомыми горочками и ложками, намеренно забирал вправо, пока вставшее солнце не забило в затылок, подтверждая, что он идет на запад.

Да, он действительно шел в противоположную сторону от своего путика. Смысл его действий заключался в том, что ему необходимо обойти местонахождение медведя как можно дальше, чтобы незаметно устроить засаду на Ольгином лыжнике. Конечный расчет был прост: зверь, как всегда, заинтересуется и пойдет за девушкой по путику, а там уже будет ждать Васька. Для засады он выбрал довольно длинную поляну, по которой проходил путик девушки. С одной стороны к ней подступала небольшая, но почти неприступная скалистая горка, с другой — плотная тайга, по которой наверняка пойдет медведь. Чтобы зверь не отходил от лыжни, Васька специально подквашивал в избушке оленьи легкие, которые за собой потянет Ольга, притравливая хозяина тайги.

Но в процессе этой охоты была еще одна немаловажная особенность: Ольга ничего не знала. Не знала, что именно она будет играть важную роль в этом мероприятии — роль подсадной утки.

Васька умышленно не рассказал ей, так как предвидел, что она может испугаться, не решиться на этот шаг, да и еще неизвестно, как поведет себя.

Все рассчитав и предусмотрев, он знал, что для Ольги практически нет никакого риска: медведь был сыт, спокоен и на человека без надобности не кинется. А если бы и кинулся, то это произошло бы уже давно...

Примерно через час Васька подходил к намеченному месту и, пропетляв по густой таежке, аккуратно забрался под один из разлапистых кедров, стоявших у края нужной ему поляны.

До Ольгиной лыжни было не более десяти метров — почти рядом, но в густых кустах таволожника и переплетениях карликовой березки он был незаметен. Еще одним плюсом был небольшой ветерок, даже не ветерок, а еле заметное течение воздуха, легко передвигавшееся с востока.

Внимательно осматриваясь вокруг, Васька «фотографировал» нужные ему подходы, оценивая расстояние до довольно заметных целей, и, не теряя времени, надевая принесенные в котомке свитер, носки и небольшой кусок от ватной телогрейки, чтобы можно было присесть на холодные лыжи. Затем утоптал нетолстый слой снега, аккуратно обломил мешающие сучки и, усевшись поудобнее, затих, слившись с окружавшим миром.

Теперь — дело за Ольгой. Чем быстрее она пройдет мимо, тем лучше для Васьки, потому что мороз не дремлет, покусывает щеки, нос и уши. Утром он специально посмотрел на висящий в сенях градусник, застывший на отметке минус пятнадцать градусов. При такой температуре без движения можно просидеть час-два, да и это много. Под нетолстую суконную курточку холод проберется довольно быстро.

Прошло пять минут ожидания — притихшая от передвижения человека тайга вновь оживает: где-то недалеко запикала синичка и, выискивая себе пропитание, затюкала носиком по прикипевшей к ветке кедровой шишке.

Совершенно неожиданно, будто из ниоткуда, порхнул и «прилип» к стволу дерева юркий поползень. Уперевшись хвостом в шероховатую кору кедра, замер, уставившись темными глазенками в усатое лицо неподвижно сидящего человека. Удивляясь неожиданным формам «нестандартного» пня, птичка некоторое время ждет и от любопытства подскакивает все ближе. Но Васька пугающе стреляет белками глаз, и грязно-пепельное существо исчезает так же, как и появилось.

Еще десять минут ожидания.

Ваське почему-то захотелось курить, но, удерживая себя от этой провокационной мысли, он продолжает молча сидеть.

На вершинку низкорослого кедра, стоящего за лыжней, молча присаживается кедровка и, покрутив головой, затихает.

Нахохлившись, черно-рябая птица втягивает голову и нежится в лучах утреннего солнца, прикрывая глаза. На какое-то время, кажется, затихает вся округа: после утренней кормежки звери и птицы отдыхают.

Васька осторожно смотрит на часы — прошло еще пятнадцать минут.

Проходит внутреннее тепло, набранное телом во время ходьбы, и сквозь ичиги ноги уже чувствуют холодный снег, а это значит, что долго он не высидит.

«Где же Ольга? Почему так долго задерживается? — думает он, мысленно прикидывая расстояние и время. — До избушки примерно четыре-пять километров. Шел в обход минут сорок. Сижу уже с полчаса. Из этого выходит что? Час — на завтрак. Час — на ход. Значит, она должна быть где-то на подходе...»