Крушение пирса - Марк Хэддон Страница 26

Гевин посоветовался с юристами по поводу своей семейной ситуации, которую один чрезмерно экзальтированный молодой человек из адвокатской конторы «Дагмар – Престелл» совершенно неуместно охарактеризовал как «похищение ребенка у родного отца». Но в итоге, разобравшись в своих чувствах, Гевин все же пришел к выводу, что вряд ли хочет заключать с женой соглашение, согласно которому большую часть года сын будет жить у него. Ведь разлука с Томом отнюдь не причиняла ему тех страданий, какие могла бы причинить человеку, не обладающему столь глубокими, поистине геологическими, напластованиями неколебимой веры в себя, какими обладал Гевин. Однако был в его памяти потайной уголок, куда он и сам старался пореже заглядывать, ну а другие могли лишь догадываться, что в его душе существует столь уязвимое местечко. Этот уголок в душе Гевина был подобен запертому подвалу большого старинного особняка, откуда порой в самый глухой час ночи доносятся необъяснимые звуки и шумы, но определить их точную природу нет ни малейшей возможности, ибо дверь в подвал крепко заперта; да если б и можно было раздобыть ключ, то лишь непроходимый глупец решился бы спуститься в недра подвала по очень опасной, узкой, поросшей плесенью лесенке.

Новая жена Гевина, Эмми, была актрисой, и очень неплохой актрисой (Национальная премия, премия театра «Донмар» ^[22], съемки на ТВ и несколько небольших ролей в кино, но все же ее главной и страстной привязанностью оставались театральные подмостки). Эмми обладала именно теми чертами характера, которых недоставало Гевину, – преданностью делу, которое считала важнее собственной персоны. Однако ей не хватало того, чем в избытке обладал он, – незыблемого ощущения самости, собственной значимости, и отсутствие у нее этого ощущения приводило к тому, что она как бы терялась среди выдуманных персонажей, которых изображала на сцене. Гевину очень нравилось, что внешность Эмми неизменно приковывает внимание окружающих, – «этакая пособница негодяя Бонда», как не слишком любезно охарактеризовала ее Сара, – ему приятна была слава жены, связанная как с ее внешностью, так и с ее талантом; но самой главной причиной того, что они вот уже целых три года жили вместе и любили друг друга, были их бесконечные отлучки. Вот и сейчас получилось так, что благодаря ролям в пьесах Хенрика Ибсена и графику работы Гевина это был лишь четвертый вечер с начала ноября, который они провели вместе.

Теперь же они сидели в уютной родительской кухне и пили горячий чай – одну кружку за другой, – завернувшись в теплые махровые полотенца, поскольку их насквозь промокшие джинсы и свитеры крутились, точно акробаты, в сушильном барабане. Настроение у Гевина было веселое. Его даже обрадовало небольшое приключение в пути (он, кстати, как раз предпринимал попытку продать Би-би-си документальный сериал, в котором сам пешком преодолевает знаменитый Шелковый путь), и ему казалось, что он с удовольствием прошел бы и расстояние в пять раз длиннее даже по куда более глубокому снегу. А Эмми если и не испытывала особого восторга от этой прогулки, то сейчас ей по крайней мере было тепло, и она с огромным облегчением думала о том, что ей удалось выжить после поездки в автомобиле со своим чересчур самоуверенным, в том числе и в плане водительских навыков, мужем.

Хорошее настроение сохранялось за столом на протяжении всей праздничной трапезы, и отчасти, разумеется, этому способствовало еще и исключительное качество киша и «павловой». Веселили собравшихся и шутки Гевина. Всех приятно удивило сообщение Эмми о том, что она недавно получила небольшую роль во второй части нашумевшего фильма об экзотическом отеле – «Отель «Мэриголд»: Заселение продолжается». Заодно она поведала собравшимся скандальную сплетню об одном знаменитом актере, который ни за что не желает стареть, и все окончательно развеселились, в том числе и Мартин, который вечно делал вид, будто парит на олимпийской высоте, недоступной простым смертным с их вульгарной болтовней.

Когда ужин подходил к концу, Сара настояла на том, чтобы мать посидела и отдохнула, а она с помощью Эмми и Софи уберет со стола. Это тоже было здесь негласной традицией – соответствовать старомодному «гендерному стереотипу», устраивая из возни с грязной посудой этакую пантомиму и всячески демонстрируя всем, что у себя-то дома они, разумеется, ведут себя иначе. Впрочем, они моментально успели и чайник поставить, и выкинуть остатки еды с тарелок в зеленое мусорное ведро под раковиной, и до отказа заполнить посудомоечную машину, и включить ее; а вскоре внесли в столовую большой кофейник и два чайника с мятным чаем, коробочку которого Софи специально прихватила из Дарема. На всякий случай, если мужчинам все же захочется продолжить обжорство, они поставили в центр стола еще и сырную тарелку.

Затем молодые женщины извлекли из горки другие винные бокалы, поменьше, и расставили на столе. Из напитков имелись бренди, сотерн и бутылка «Шато Сюдюиро» за девяносто фунтов, привезенная, разумеется, Гевином, который испытывал несколько извращенное удовольствие от того, что никто, кроме его отца, не сумеет должным образом оценить степень его щедрости. Огромная коробка мятных шоколадных помадок «После восьми» за три фунта, была специально привезена Сарой, чтобы чуть сбить цену очередного шикарного жеста брата, который тот – она в этом совершенно не сомневалась – непременно сделает.

Затем Мартин предложил немного развлечься. Эти «развлечения» давно стали традицией, и в них обязательно принимал участие каждый, играя в этом маленьком спектакле ту или иную роль; эта обязательная церемония также подчеркивала доминирующее положение Мартина среди представителей его маленького двора. Чтение отрывка из книги считалось более или менее приемлемым номером, но не самым удачным. Чтение стихов наизусть воспринималось гораздо лучше. Еще выше ценилось представление, поставленное кем-нибудь из присутствующих, если, конечно, постановка выдерживала цензуру Мартина. Не участвовать в «развлечении» разрешалось только Софи, но на том условии, что она сделает карандашные наброски тех членов семьи, которые в представлении участвовать будут. Кое-какие из прошлогодних ее набросков, вставленные в рамочки, теперь украшали стены холла и коридора, ведущего к нижней туалетной комнате. А вот Эмми вообще никогда в представлениях не участвовала – она была слишком хорошей актрисой, а Мартин никому не позволил бы украсть у него успех шоу. Зато Эмми умела показывать простенькие фокусы – этому она научилась в Экспериментальном театре Эдинбурга много лет назад, участвуя в весьма нестандартной постановке «Бури» Шекспира. (Дэвид и Аня с увлечением рассказывали, например, о том, как банкнота в двадцать фунтов сперва исчезла, а потом появилась в сладком пирожке, который ел дедушка.) Несколько лет назад, когда дипломатические отношения в семье пребывали на весьма низком уровне, Сара продекламировала стихотворение Шэрон Оулдз ^[23], в котором встречалось слово «пизда», но Мартин сумел отбить поданный дочерью мяч и ловко направил его сперва в центральную часть поля, а затем прямиком в ее «калитку», заявив, что он в восторге и это просто фантастика, но теперь следует дать возможность выступить следующему участнику.