Свободные люди. Диссидентское движение в рассказах участников - Александр Архангельский Страница 26

Я принадлежу к так называемому поколению шестидесятников. Оно довольно разнородно, включает людей разных возрастов, разных генераций. Это и Галич 1918 года рождения, и Окуджава 1924 года, и Высоцкий 1938-го, и я 1936-го, и те, кто младше меня. На самом деле шестидесятники — условное обозначение интеллигенции, которая пережила хрущевскую оттепель, когда вдруг официально, через кремлевский рупор, был развенчан миф о Сталине.

Разоблачение культа личности кардинально изменило мировоззрение огромного количества людей. Например, моя матушка, она никогда не была сталинисткой, но она свято верила в коммунистические идеалы и проповедовала их в школе. И я, как очень многие мои сверстники, был правоверным пионером и комсомольцем. Мама очень мало говорила об отце и совсем не рассказывала о своих лагерных страданиях. Когда мы повзрослели и разговор об этом все-таки иногда заходил, она вскользь объясняла все ужасной поговоркой «Лес рубят — щепки летят», говорила, что построение социализма вещь трудная, поэтому бывают невольные ошибки. И папину судьбу, и свою она считала случайной трагической ошибкой на этом общем светлом пути. Поэтому разоблачение Сталина мама очень тяжело переживала. Не потому, что свято любила этого человека, а потому, что омрачились ее идеалы, рухнул символ веры. И похожие чувства испытывали очень многие.

Сталин — преступник. Советская страна не идеальна. Это открытие, перевернувшее сознание нашего поколения, я переживал вместе с остальными, не будучи к этому готов. Помню, как в 1952 году (я тогда был комсомольцем и учился в русской школе в Туркмении) нас повезли на строительство городка социализма Тахиаташ. Это одна из десяти великих строек коммунизма, которая впоследствии была законсервирована и заброшена. Но тогда мы вернулись восторженные и писали вдохновенное сочинение о социалистической стройке. В памяти осталась мощная строительная техника и новые материалы, а то, что город был опутан колючей проволокой и дома возводились руками рабов под дулами автоматов, из нашего сознания почему-то ускользнуло. Настолько мы были зомбированы идеологией и пропагандой.

И вдруг в один день это все треснуло, взорвалось, перевернулось и оставило нас наедине с собой. Нам предстояло самим разобраться, что же такое произошло. И общественная мысль заработала со страшной силой. Сначала возникла идея вернуться к ленинским идеалам, раз сталинские не годятся. Потом довольно быстро сомнениям были подвергнуты и самые фундаментальные основы марксистско-ленинского учения, вплоть до того, так ли уж справедливо материалистическое воззрение на мир. Но главным образом, конечно, пересматривались основные общественно-политические вопросы: в каком же государстве мы живем? Что произошло в 20-е и 30-е годы? Какой ценой мы одержали победу в Великой Отечественной войне?

Все эти вопросы застучались в наше сознание, и появилось море всякого рода материалов, которые рождали еще больше вопросов. Вышла книга Александра Некрича о начале войны, где он подробно описал, какими мы подошли к 22 июня 1941 года и что из этого получилось. В самиздате появилось письмо Федора Раскольникова Сталину и многие другие материалы, которые позже, при Брежневе, были преданы забвению и снова возникли при Горбачеве.

Результатом падения культа личности стали свобода и демократия. Не как институты, а как идеалы. Но сохранившаяся система, во главе с Хрущевым, продолжала вести себя по-сталински — вторжение в Венгрию, Берлинская стена и прочее. С одной стороны, железный занавес приоткрылся, люди стали чаще выезжать на Запад, в 1957 году состоялся знаменитый фестиваль молодежи и студентов. А с другой стороны, мы откатывались назад. Одной рукой Хрущев выпускал на страницы нашей печати Солженицына, а другой рукой преследовал Пастернака. Время было очень полосатое, и оно сразу породило первых диссидентов, о которых сейчас мало кто помнит. А надо сказать, что процессов при Хрущеве было не меньше, чем при Брежневе, хотя у власти он был всего десять лет, а не семнадцать, как Леонид Ильич. Самые известные дела — Краснопевцев, Бродский. Просто тогда, при Хрущеве, не было еще такого общественного резонанса, какой появился при Брежневе.