Марли и мы - Джон Грогэн Страница 26

Первый ребенок в семье рождается не каждый день, так что когда в больнице Святой Марии, что в Вест-Палм-Бич, нам предложили доплатить за родильную палату более высокого класса, мы согласились. Эти палаты были похожи на гостиничные номера люкс – просторные, светлые, обставленные прекрасной мебелью, имитирующей натуральное дерево, с красивыми обоями с цветным рисунком, занавесками, джакузи и специальным удобным диваном для будущих пап, который легко раскладывался. Вместо стандартного больничного меню пациенткам здесь предлагали широкий выбор деликатесов. Можно было даже заказать бутылку шампанского, хотя эта привилегия относилась только к отцам, ибо кормящим матерям разрешалось сделать лишь один символический глоток в честь новорожденного.

– Ого, мы будто в отпуске! – отметил я, пружиня на «отцовском» диване. Мы заехали осмотреть палату за несколько недель до предположительной даты родов.

Палаты предназначались для преуспевающих бизнесменов и приносили больнице немалые прибыли: парочки, которые были в состоянии заплатить больше стандартной страховой выплаты по ведению родов, были рады занять здесь место. Излишество, согласились мы, но почему бы и нет?

Однако, когда в назначенный час мы, нагруженные сумками, приехали в больницу, нам сказали, что есть маленькая проблема.

– Проблема? – переспросил я.

– Похоже, сегодня благоприятный день для рожениц, – весело отозвалась медсестра. – Все родильные палаты заняты.

Заняты? Это же самый важный день в нашей жизни! А как же удобный диванчик, романтический ужин для двоих, шампанское и тост?

– Мы ведь забронировали палату несколько недель назад! – возмутился я.

– Мне очень жаль, – ответила женщина с полным отсутствием и проблеска сожаления на лице. – Мы же не можем точно знать, когда у какой пациентки начнутся роды.

Медсестра привела весомый довод, и, похоже, спорить было бессмысленно. Она проводила нас на другой этаж, где находились стандартные больничные палаты. Но когда мы добрались до родильного отделения, медсестра, которая дежурила там, обескуражила нас еще сильнее.

– Вы не поверите, но все до единой палаты заняты, – сказала она. Нет, не может быть. Дженни вроде бы спокойно приняла эту новость, но я вспылил:

– И что вы предлагаете? Рожать на автостоянке? Медсестра, глядя на меня, спокойно улыбалась – видимо, была хорошо знакома с эксцентричными выходками будущих отцов:

– Не волнуйтесь, мы найдем для вас место.

Она сделала несколько телефонных звонков, и, наконец, мы пошли по длинному коридору вниз, пройдя несколько двойных дверей. В итоге мы оказались в родильном отделении, зеркальном подобии того, которое только что покинули: здесь пациентками были явно не консервативные зажиточные члены общества. Мы слышали, как медсестры говорили с роженицами на испанском и видели застывших в нервном ожидании загорелых до черноты мужчин, теребящих соломенные шляпы мозолистыми руками. Округ Палм-Бич – место отдыха неприлично богатых людей, но мало кто знает, что это также и район ферм, расположенных на некогда заболоченных землях. Каждый год тысячи сезонных рабочих, особенно из Мексики и Центральной Америки, приезжают в Южную Флориду для сбора урожая перца, помидор, салата и сельдерея. Зимой все это поставляется на Восточное побережье. Похоже, мы обнаружили, где появлялись на свет дети этих мигрантов. Время от времени мучительный женский крик пронзал тишину, за ним следовали ужасные стоны. Все это напоминало фильм ужасов. Дженни побледнела, как привидение.

Медсестра проводила нас в небольшое помещение, где стояли одна кровать, один стул и куча электроники, и подала Дженни сменную одежду.

– Добро пожаловать в родильное отделение для нищих, – примчавшись через несколько минут, весело пробасил доктор Шерман. – И не смущайтесь тем, что здесь только стены да потолок.

В палатах стояло самое современное оборудование и там работали опытнейшие акушерки больницы. Поскольку бедные женщины часто не имели возможности позаботиться о себе, их роды были самыми трудными.

– Вы попали в хорошие руки, – уверял нас доктор Шерман, пока осматривал Дженни. А потом он исчез так же быстро, как появился.

В самом деле, когда рассвело и у Дженни начались регулярные схватки, мы поняли, что действительно попали в хорошие руки. Медсестры оказались опытными профессионалами. Они излучали уверенность, заботливо относились к роженице, проверяя пульс ребенка и помогая Дженни. Я беспомощно стоял в стороне, стараясь поддержать жену, но из этого мало что выходило. Один раз Дженни прорычала на меня сквозь сжатые зубы: «Если ты еще раз спросишь у меня, как дела, я ВРЕЖУ ТЕБЕ ПО МОРДЕ!» Наверное, я выглядел очень уязвленным, потому что одна из медсестер подошла ко мне, с сочувствием потрепала по плечу и сказала: «Добро пожаловать на роды, папочка. Все приходит с опытом».

Иногда я выходил из комнаты, присоединяясь к другим мужчинам, ожидавшим в холле. Каждый из нас, прижав ухо к двери той палаты, где рожала его жена, слушал ее крики и стоны. Я чувствовал себя немного глупо в своей спортивной рубашке цвета хаки с короткими рукавами и легких туфлях, но вроде бы работники ферм ничего против меня не имели. Вскоре мы уже по-братски улыбались и кивали друг другу. Они не говорили по-английски, а я по-испански, но это не имело значения. Мы переживали эти моменты вместе.

Или почти вместе. В тот день я узнал, что в Америке обезболивающее – роскошь, а не необходимость. Тем, кто мог себе это позволить (или чья страховка покрывала эти расходы, как было в нашем случае), делались инъекции обезболивающих. Примерно через четыре часа после начала родов к Дженни приехал анестезиолог: он ввел инъекционный шприц и прикрепил его к капельнице. Через несколько минут нижняя половина тела Дженни онемела, и она удобно устроилась на кровати. Мексиканкам, лежавшим в соседних палатах, повезло меньше. Им приходилось рожать старым бабкиным способом, так что их дикие крики продолжали звенеть в воздухе.

Шли часы. Дженни тужилась. Я поддерживал ее. Наконец, когда на улице стемнело, я вышел в коридор, держа на руках нечто, похожее на крошечный футбольный мячик, замотанный в кучу пеленок. Я поднял своего новорожденного сына над головой, и мои новые друзья, увидев его, прокричали: «Es el nino!» [2]Другие папаши тоже широко улыбались и поднимали вверх большие пальцы в знак одобрения, понятный на любом языке. В отличие от наших жарких баталий по поводу клички для собаки, мы легко и почти мгновенно подобрали имя нашему первенцу. Мы назвали его Патриком, по имени первого Грогэна, прибывшего в Соединенные Штаты из ирландского графства Лимерик. К нам зашла медсестра, сообщив, что послеродовая палата наверху освободилась. Казалось, сейчас менять комнату было бессмысленно, но сестра помогла Дженни сесть в кресло-коляску, положила ей на руки нашего сына и быстро увезла обоих. Деликатесы нам, в общем-то, и не понадобились.