127 часов. Между молотом и наковальней - Арон Ральстон Страница 26

Утром мы попрощались, и я поехал на север, к Фэйрплей в Центральном Колорадо; я собирался подняться на пик Куондэри. Я хотел успеть сделать свое первое зимнее соло перед тем, как поеду к родителям на Рождество.

Восхождение на Куондэри — одно из самых простых зимних восхождений: легкие для этого времени года подходы и короткий нелавиноопасный гребневой маршрут. Самое то, чтобы испытать мои зимние навыки и сольные методы. Рассвет 22 декабря выдался ясный, холодный и очень ветреный. У Марка я приобрел его старые снегоступы и, привязывая их к своим непромокаемым кожаным туристским ботинкам, дрожал от волнения. Мне предстояло не просто восхождение: подъем на Куондэри высотой 4348 метров был первым этапом моего проекта и одним из самых важных. Я стоял на кромке леса, балансируя руками, и буквально чувствовал, как стадия «задумка» переходит в стадию «исполнение».

Подъем был достаточно пологий, и больше всего сил отнимал ветер, секущий лицо. Приходилось постоянно очищать очки от нарастающего льда. Наконец я добрался до возвышения, покрытого можжевеловыми кустами, которые росли скорее горизонтально, чем вертикально. Я довольно быстро прошел их и оказался на участке, где ветер хорошо уплотнил снег на усеянной камнями замерзшей земле. Здесь снегоступы были без надобности, и я оставил их на широком снежном гребне у приметного холмика, на высоте около 3650 метров. На юго-западе хорошо просматривались четырнадцатитысячники группы Линкольна. Но ветер проникал через вентиляционные отверстия моих очков, вышибал слезу из глаз, и поэтому вершины в моих глазах расплывались на фоне голубого неба.

На всем протяжении подъема, по мере того как воздух становился все разреженнее, небо меняло свой цвет от нежно-голубого, как Средиземное море, до кобальтового, а потом до индиго. Я подумал, что могу подниматься до тех пор, пока небо не станет совсем черным, и в течение нескольких часов оно имело для меня особенный цвет, не такой, как для остальных людей. Не исключено, думал я, что я сейчас нахожусь выше всех в Колорадо, поскольку вряд ли кто-то еще зимой лезет на четырнадцатитысячник. А если учесть, что сейчас вообще не сезон для восхождений и на другие горы Северной Америки, то, может быть, я сейчас нахожусь выше всех на континенте.

Температура была под минус тридцать, и поэтому я рассовал все запасы еды и воды по карманам штанов. Но на вершине я обнаружил, что мой план не сработал: бутылки с водой, купленные в магазине, замерзли, а шоколадки намертво схватились с упаковкой. Они были практически несъедобны, хотя одну из них я все-таки одолел — я буквально слизал шоколадный слой с арахисовых ядрышек.

На спуске ветер был в спину, и с вершины я, можно сказать, сбежал, потом надел снегоступы. Из-за легкого и быстрого спуска праздничное настроение, ощущение победы пришло ко мне до того, как я закончил восхождение. Но я понимал: надо непременно что-то придумать, чтобы продукты и вода не замерзали. Сейчас восхождение было коротким, и я обошелся без еды и питья, но в будущем это не прокатит. Уже сейчас я чувствовал сильный голод, живот подводило, и рот наполнялся голодной слюной. К тому же меня злил тот факт, что я все восхождение протаскал бестолковый груз и не сумел извлечь из него никакой пользы.

Я возвратился к автомобилю, и всю двухчасовую поездку до родительского дома меня переполняло чувство успеха — я был безумно рад удачному началу своего проекта. Я четко видел, что мне нужно улучшить и изменить, чтобы зимние соло-восхождения проходили более успешно. Тем не менее пришлось ждать почти целый год. Свой второй зимний четырнадцатитысячник я сделал только в декабре 1999-го.

Переезд в штат Вашингтон, куда меня перевели по работе, дал мне хорошие возможности потренироваться в технике альпинизма, и я немало продвинулся. Теперь я мог подниматься со скоростью километр высоты в час с двадцатикилограммовым рюкзаком. Я получил опыт в использовании кошек на снежном, ледовом и скальном рельефах. С напарниками мы провели тренировочные восхождения на несколько покрытых льдом вулканов в Каскадных горах — Райнир, Бейкер и Шуксан. Во время этих тренировок я освоил работу в связке, спасработы на леднике по вытаскиванию из трещины и прохождение закрытых ледников. За все полгода, что я провел в Вашингтоне, не было ни одних выходных с хорошей погодой — к концу лета на горе Бейкер был зарегистрирован рекордный за год объем осадков. Но ни одни выходные я не провел дома, а лазал и лазал. Если бы я сидел и ждал хорошей погоды, мне не удалось бы вообще ничего сделать, поэтому я боролся с сырой одеждой, заплесневелой палаткой, терпел холодные ночи в середине лета и спокойно относился к не очень впечатляющим видам, открывающимся с вершин сквозь сплошную облачность.

На горе Райнир я впервые понял, что такое холодная ночевка. С моим напарником Полом Баддом мы поднялись на вершину по ледосбросу Каутца, но из-за того, что у нас было мало ледобуров, ^[36] а также из-за сильной грозы спускаться пришлось стандартным маршрутом по ребру Разочарования. Таким образом, все наши запасы еды и воды, все наше бивачное снаряжение лежали на высоте 3300 метров с одной стороны горы. А мы сами стучали зубами на высоте 3000 метров с другой стороны. Восьмичасовая холодная ночевка при температуре минус двадцать три градуса буквально высосала из нас все тепло. Во время той эпопеи мы за сутки поднялись в общей сложности на четыре с половиной тысячи метров — нужно было второй раз перелезть через вершину, чтобы вернуться к снаряжению и продуктам. При этом мы шестьдесят шесть часов не спали из-за постоянной пурги.

Приключение на Райнире и те усилия, которые мы с Полом смогли выдать, неплохо продемонстрировали мне возможности моего организма. Это пригодилось уже на следующие выходные, когда из Аризоны приехал мой друг Джадсон Коул и мы сделали скоростное восхождение на Райнир по стандартному маршруту через ребро Разочарования. От приюта Парадайз до вершины и обратно мы сбегали за четырнадцать часов. На следующем скоростном восхождении я присоединился к команде из альпклуба «АКМЕ», шедшей на северную стену Шуксана, пожалуй одной из самых красивых гор в мире, и, пожалуй, это было одно из самых классных моих восхождений. Но подходы к горе наглядно иллюстрировали пословицу: «Если хочешь добраться до небес, ты должен пройти через ад». Мы вчетвером продирались через такой густой подлесок, что один из моих ледовых инструментов ^[37] оторвался от рюкзака, а я этого даже не заметил. Нам пришлось подниматься по крутому склону холма, сплошь покрытому пятисантиметровым слоем скользких ольховых веток. Я оступался на каждом втором шаге — и где-то там потерял нашу единственную карту. К счастью, мы запомнили описание и поэтому не сошли с маршрута. За восьмичасовой ночной переход мы одолели всего одну милю и к утру вымотались до предела, но уже при свете могли нормально ориентироваться.