Рыбы молчат по-испански - Надежда Беленькая Страница 26

– А как? Клиенты не заинтересованы переплачивать лишнее. Дети все от тебя, про него уже никто не помнит.

– Тоже верно, – нерешительно соглашается Ксения.

Со стола унесли остатки лобстера, вместо просторных обеденных тарелок появились вазочки с мороженым. «“Мороженое из зеленого чая”, – прочитала Нина вслух еще до обеда, листая меню и пробегая глазами перечень десертов. – Звучит красиво. Прямо как “Пейзаж, нарисованный чаем” у Павича».

Мороженое оказалось зеленоватое, не очень сладкое и на вкус в самом деле напоминало чай.

– Какая прелесть, – воскликнула Нина. – Вот молодцы китайцы!

Она не очень любила мороженое, но «зеленый чай» выгребла из вазочки в одно мгновение.

– В общем, скажу тебе вот что, – продолжала Ксения. – Кирилл – человек опасный. Не подумай только, что я его боюсь. Я не боюсь, правда-правда. Точнее, не боюсь в общепринятом смысле. Скажем так: я опасаюсь. Неохота с ним связываться. Неизвестно, какие за ним стоят силы. Очень может быть, что он работает не один. Да еще это чертово маньячество… Вообрази: как-то раз он приперся ко мне домой с диктофоном.

– Не может быть, – изумилась Нина. – Как ты догадалась? Зачем ему диктофон?

– Понятия не имею. А догадалась очень просто. Во время разговора он держал руку в кармане. Потом, когда я, видимо, наговорила достаточно, щелкнула кнопка, и он вынул руку.

– Ты видела?

– Кого?

– Диктофон.

– Я же говорю: он лежал у Кирилла в кармане. Разумеется, он его не доставал, не вертел у меня перед носом… Как я могла видеть?

– Так может, тебе просто почудилось? Чайник электрический на кухне вскипел, щелкнула кнопка. Что-то мне с трудом верится.

– Видишь ли, Ниночка, – задумчиво проговорила Ксения. – Есть у людей такое особое чувство, как зрение или слух… Шестое или уж не знаю, какое по счету. Иногда бывает, слышишь и видишь одно, а в голове будто датчик включается: пи-пи-пи… Вот это «пи-пи-пи» и есть шестое чувство. Оно дано всем, я так думаю… Но у некоторых оно развивается – когда много общаешься по делу с разными людьми. Когда ты осторожен, собран, когда внимание концентрируешь. Когда понимаешь, что самое главное – не в словах и даже не в выражении глаз… И я тоже в один прекрасный день научилась. Жизнь научила. Мне ведь в начале очень трудно было их понять – начальника департамента, Людмилу Дмитриевну, Аду… Мы марсиане для них, а они для нас. Им бы такого человека, как они сами, – незлого, неглупого, душевного и очень жадного. Вот тогда бы они друг друга сразу поняли… Кстати, у них это чувство тоже очень даже развито, особенно когда дело касается опасности или денег. Я вот думала раньше: интересно, что же все-таки в них преобладает? Страх над жадностью или жадность над страхом? И страх, представь себе, чаще всего сильнее… В этом корень наших бед. Нужные люди отказываются от выгоды, опасаясь за собственную шкуру. Потому что жадность – это как бы желание лишнего. Лишнее – оно, может, и неплохо, но без него в целом можно обойтись. Они и обходились всю жизнь, пока в Рогожине, да и повсюду в России не открыли международные усыновления. Но как только на смену жадности приходит страх, они от всего готовы отказаться.

– Ну а что Кирилл с диктофоном? – напомнила Нина. Они уже съели мороженое и допивали чай.

– Ах да, Кирилл. Так вот… Я тебе про шестое чувство не просто так. Видишь ли: не имеет значения, щелкнула кнопка или нет. Может, правда электрический чайник закипел. А может, мне послышалось, не важно… Главное – у меня сработало шестое чувство, которое совершенно ясно подсказало: в кармане у Кирилла спрятан диктофон… А все это я вот к чему. Сейчас помочь мне можешь только ты. Напиши испанским посредникам, обрисуй ситуацию. Надеюсь, ты сама сообразишь, как это получше сделать, ты человек очень и очень неглупый. Нашим испанцам, думается мне, все равно, с кем работать – с Кириллом, с нами напрямую или с чертом лысым… Кстати говоря, Кирилл все время специально создает кучу сложностей там, где их могло бы не быть… И страдают от него в первую очередь наши клиенты – на пустом месте. Просто из-за его поганого характера.

Им принесли счет, заложенный в красную лакированную книжицу. Ксения быстро пробежала глазами столбик цифр и отсчитала несколько крупных купюр.

– Наверное, ты сейчас думаешь, что с точки зрения порядочности все это не очень хорошо, – улыбнулась она. – На самом деле я ценю порядочных людей, очень ценю. С другими я просто не стала бы работать… В общем-то я и сама порядочная. Но я считаю, что порядочность не должна быть чрезмерной.

– Чрезмерная порядочность? – повторила Нина. – А что это, по-твоему?

– Это когда из-за порядочности человек может кому-то навредить – другому или себе самому… Когда ради говенных принципов он отказывается от чего-то важного.

– Отказаться ради принципов – это и есть порядочность, – возразила Нина.

– Конечно, ты права, Ниночка, – Ксения смотрит на нее снисходительно. – Ты умница и в школе хорошо училась, а потом в университете… Но одно дело – школа или университет, а другое – жизнь. Ты теперь в жизни, а не в библиотеке с книжкой… Человек растет, становится мудрее и в один прекрасный день понимает, что хороша золотая середина. Все хорошо в меру. И порядочность тоже должна быть умеренной. В нашем случае, например, важнее всего то, что Кирилл – лишнее звено. Он давно уже свое дело сделал и теперь только мешает. Все остальное мелочи, понимаешь?

Нина слушала Ксению и думала о своем. Как же получилось, что она сама предложила Ксении бросить Кирилла? Наверное, во всем виноват закон природы, по которому лишнее отсеивается. Чуть зазевался – и выпал на повороте. На этом держится бизнес, и Нина в данном случае – винтик в механизме естественного отбора. Рассуждает о порядочности, а сама уже вовсю обдумывает письма, которые отправит в Испанию в ближайшие дни. Она в самом деле менялась – быстро, стремительно. Прямо на глазах. Она не поспевала за собственными мыслями. Ей казалось, в голове у нее потрескивает электричество. И здесь, в этом дорогом ресторане за столиком сидел совсем другой человек, воин Золотой Середины, а вовсе не прежняя наивная Нина, которую воспитывали папа, мама и Ева Георгиевна Востокова.

Она чувствовала, что Ксения по-мудрому, по-взрослому права. Права какой-то особой гибкой правдой, не похожей на громоздкую и устаревшую правду-атавизм ее матери. Эту Ксенину правду Нине еще только предстояло постичь.

– Да, я с тобой, в общем-то, согласна, – произнесла она машинально, не уверенная до конца, согласна или все-таки нет.

– Ну вот и отлично, – Ксения улыбнулась, и ее лицо снова разгладилось и просветлело. – Тогда действуй. Если что-то неясно – спрашивай у меня… Но только при личной встрече. Никаких телефонных разговоров…

– Рассуждаешь, прямо как Кирилл.

– Наивная какая, – усмехнулась Ксения. – Думаешь, телефонов боятся только законченные мудаки? А знаешь ли ты, что их правда прослушивают?

– Что ты такое говоришь? Кто и зачем станет прослушивать миллионы московских телефонов? Это же паранойя!