Продажные журналисты. Любая правда за ваши деньги - Удо Ульфкотте Страница 26

Как мы увидим, журналисты и СМИ манипулируют нами круглые сутки. Везде и всюду. Между тем, наши мозги уже к этому привыкли. Нам ведь известно, что СМИ часто лгут нам. Но дело обстоит гораздо хуже в случаях, когда нам не просто лгут, но манипулируют нами с целью вызвать в нас определенные эмоции и оказать на нас определенное влияние. Когда государство, скрывающееся за спиной журналистов, использует этих журналистов для распространения слухов.

Сам я столкнулся с этим в тот момент, когда был «отключен» теми секретными службами, которые в период моей работы в ФАЦ подкармливали меня информацией. В конце 2003 года я ушел из ФАЦ. А в начале 2004 года, выступая в Дрездене с докладом, я был проинформирован о том, что полиция и прокуратура производят обыск в моей расположенной на расстоянии многих сотен километров от Дрездена квартире. В связи с «подозрением в государственной измене». Эта новость обошла все СМИ, от «Тагесшау» до «Шпигеля»104. В ФАЦ тоже появилось сообщение: «Обыск в квартире эксперта по терроризму», в котором упоминалось мое имя. И я одним махом превратился в уголовника, причем не только с точки зрения соседей. Я был изумлен тем, что деятельность, которая еще вчера поддерживалась государством (получение, оценка и использование секретных документов), неожиданно стала изображаться в качестве уголовного преступления. И лишь постепенно я понял, что меня просто решили публично дискредитировать и «отключить». Сигнал, данный тем самым мне и всем, кто снабжал меня материалом, означал: Ульфкотте должен немедленно прекратить этим заниматься. Задним числом я понял все, кроме одного. И вот чего я не понял: почему ни «Тагесшау», ни «Шпигель», ни ФАЦ по сей день так и не сообщили о прекращении начатого в отношении меня уголовного расследования. А ведь я не разглашал никаких секретов, никого не предавал и не совершил никаких уголовных преступлений. Во всяком случае, тогда я понял появление сообщений обо мне следующим образом: можно публично расправиться с человеком, а впоследствии не признать совершенной в отношении него несправедливости. Независимо от моего, незначительного, случая, людям просто следует это знать. Во всяком случае, сегодня я не могу удержаться от улыбки при сообщениях СМИ о разоблачениях политических деятелей, или когда все СМИ вдруг начинают сообщать об обыске в чьем-то доме в связи с каким-либо подозрением. Порой за этим кроются совсем иные причины, как я убедился на собственном опыте. А журналисты не обязаны впоследствии сообщить правду, чтобы реабилитировать тех, с кем они расправились. Я считаю постыдным тот факт, что ФАЦ, которая в 2004 году сообщила (правду) о произведенном у меня обыске, впоследствии, после прекращения возбужденного в отношении меня уголовного дела, не восстановила мое доброе имя и до сих пор не извинилась передо мной за свое поведение. Тем не менее я постарался сохранять в этой книге верность фактам и в отношении ФАЦ. Но для меня не стало неожиданностью, что журналист Штефан Ниггемайер в связи с другим случаем написал, что ФАЦ умалчивает своим читателям об «имеющей большое значение критике» в свой адрес105. И он сообщает, что один из окружных председателей молодежной организации ХДС «Юнге унион» перестал выписывать ФАЦ из-за одностороннего характера ее репортажей106. Сегодня я это хорошо понимаю.

Ах да: в те годы, когда представители тогдашней элиты буквально забрасывали меня секретными материалами, я поддерживал особо близкие отношения и с Берндом Шмидбауэром (ХДС). До 1998 года он был координатором секретных служб в Ведомстве федерального канцлера. Ранее я уже описывал в моих статьях, как он запирал меня в Ведомстве канцлера в одной из комнат, чтобы я мог спокойно просматривать документы с грифом секретности и выписывать для себя самые важные пункты. Впоследствии мне выдавали такие документы на руки или даже присылали их мне на дом.

Многие материалы, конфискованные при обыске моей квартиры, были получены из офиса Шмидбауэра, на них стояла его подпись, так что их связь с ним могла быть легко установлена. Но прокуратуру, ведшую тогда расследование в отношении меня по подозрению в «разглашении государственной тайны», это не интересовало. Хотя с юридической точки зрения предателем был, вероятно, не я, а Шмидбауэр.

Я очень хорошо помню, как во время одного ток-шоу извлек перед включенной камерой из моего кейса документы, поскольку участники дискуссии сомневались в том, что у меня действительно имеются высказывания представителей секретных служб. Я наугад сунул руку в свой кейс и, вынув оттуда целую стопку документов, поднял ее перед камерой. Как впоследствии удалось увидеть, увеличив изображение на сфотографированном телеэкране, в самом верху стопки лежала папка из офиса Шмидбауэра с его собственноручными пометками. В Ведомстве федерального канцлера началась настоящая паника. Там боялись, что оппозиция может возбудить судебное расследование против Шмидбауэра, награжденного Федеральным крестом за заслуги 1-й степени, что приведет к отмене его депутатской неприкосновенности. Но этого, странным образом, не произошло. Один из моих тогдашних источников информации, Бернд Шмидбауэр был, очевидно, неуязвим. Сегодня он преспокойно получает свою пенсию и является почетным президентом Федерального объединения за надлежащую защиту природы и животных, центрального федерального объединения всех немецких владельцев животных и растений. Я сделал открытие: некоторым людям можно совершать уголовные преступления и в то же время получать Федеральный крест за заслуги 1-й степени. Их пособники подобны фигурам на шахматной доске. А наши «качественные СМИ» с готовностью подыгрывают им. Это одно из многочисленных доказательств того, что демократия и правовое государство только симулируются и являются чистой иллюзией.

В главе «В удавке секретных служб» я еще опишу, как в прошлом, будучи студентом университета, был (поначалу без моего ведома) в 1980-е годы через одного профессора завербован БНД. Впоследствии, начиная с 1999 года, я и сам стал преподавателем университета, а именно – Люнебургского. Там я на протяжении многих лет преподавал студентам, изучавшим микроэкономику, предмет «управление безопасностью». Одновременно я вместе с другими референтами университета (например, Рольфом-Вильгельмом Дау, бывшим начальником службы безопасности концерна «Филипс») втайне отбирал студентов, представлявших, с точки зрения структуры своей личности, своих политических взглядов и способностей, интерес для БНД. Это можно было без труда выяснить в ходе организованных мной семинаров. Мы много говорили о политике. Мы проводили ролевые игры. На семинарах я, как бы между прочим, расспрашивал студентов об их хобби и личных пристрастиях. Многие из моих тогдашних студентов еще сегодня, вероятно, хорошо помнят, что мы иногда устраивали совместные просмотры фильмов о Джеймсе Бонде, после чего я спрашивал их, кто из них мог бы представить себе, что когда-нибудь, впоследствии, тоже сможет работать на секретную службу. В ответ все только смеялись. Все это казалось студентам бесконечно забавным. Никто не догадывался об истинной подоплеке всего этого. Так было нужно БНД. А университет все это поддерживал. Все это было прекращено через много лет разом, по четкому сигналу: упомянутые выше обыски производились и в Люнебургском университете. Олухи на государственной службе, которым было поручено «отключить» меня, появились в офисе президента университета и объявили там, что по моему делу проводится расследование в связи с «разглашением государственной тайны». С этого момента повсюду в университетском городке я сталкивался лишь с презрением. Я был лишен права преподавания. Полагаю, что другие преподаватели давно уже выполняют мое прежнее задание – проверять студентов, без их ведома, на пригодность к работе в БНД. Вот как это делается в Германии. Только не следует об этом говорить.