Вера - Александр Снегирев Страница 26

Чтоб оценили.

Не успела она осознать, как помещение наполнилось умеренно солидными, и коньяк колыхался в стаканах, и сигаретный дым лежал в воздухе коржами. Инициатива выскользнула, и вот ее по-свойски попросили подвигаться, встать так и этак, показать стерву и блудницу, а один без дозволения стал делать полароидные снимки.

Сначала созерцали по касательной, но круги сужались. Смотрели теперь открыто, причмокивали, клонили головы набок. Самые решительные вскоре и вовсе стали перекладывать пряди на ее плечах, то и дело отстраняясь, оценивая и снова перекладывая. И вот уже кто-то требовал, чтоб наклонилась, нетерпеливо прогибая ее спину ладонями.

Пробы эти вполне могли далеко зайти, если бы Вера, с трудом разгребая откуда ни возьмись навалившееся марево, не принялась собирать одежду, которую сначала игриво прятали, а потом нехотя вернули. Освоившийся организатор, вспомнив вдруг о поводе их встречи, попрощался задумчивым выводом, что данные у нее имеются, но требуют огранки. Ей следовало явиться на другой день, с платьем и каблуками, для оттачивания мастерства движений и вокала, столь необходимых в искусстве боди-арта. И вообще не в одном же рисовании смысл жизни, на свете есть много других интересных занятий.

Больше она в тот футбольный кабинет не ходила, а ценитель красоты потом названивал и даже устроил телефонную сцену обманутого наставника, брошенного вероломной дебютанткой.

* * *

Протиснувшись в корму фургона, Вера села на свободное место, а доставленный за ней следом бородатый господин устроился возле. Скамейки в рядок напоминали устройство класса, в котором на месте учителя стенка водительской кабины.

Один молодой задержанный привлек общее внимание рассказом. Явившись из недалекого региона бороться с фальсификацией выборов, он до митинга не добрался. Так долго копил негодование, что не утерпел и начал бузить еще на подступах, где и был скручен. Сам он за восстановление империи. Недавно ездил что-то куда-то водружать, да не доехал, по пути сняли с транспорта и закрыли на сколько-то суток. А еще он пролез по поддельному билету на какую-то пресс-конференцию и задал первому заму кого-то очень важного, Вера тотчас забыла незнакомое имя, заковыристый вопрос.

Вере стало жаль мальчишку за то, что он мыкается без государства, которого не застал. А вокруг столько девок целыми днями на шпильках, только чтобы он, балда, их заметил. Все безотцовщина, брошеные мальчики находят себе пример в героях прошлого. Тоскуют по былому, переодеваются в старье, поют гимны предков. Бедные-бедные, покинутые папашами, ищущие свет в нимбах мертвецов. Истрачиваются на борьбу, которую считают благородной, которая нужна затем лишь, чтобы не оставалось времени задуматься, оглядеться и увидеть в упор свой страх. Россия показалась Вере одинокой, ищущей надежного, да хоть какого, не девочка уже, годы тикают, очередной сбежал, она бы обратно приняла, да не возвращается, а новых нет, сунут и отвалят, разве что деньжат стрельнут на прощанье, лицо отворачивая.

Сосед, тот самый бородатый, предложил отхлебнуть из припрятанного сосуда, и она не побрезговала. Он в дискуссии не участвовал, не высказывался и, кажется, разделял ее скептицизм. Фургон продолжал стоять на месте, в окошко просматривалась кутерьма митинга, который теперь, из уюта подвластности, казался пустой и нелепой суетой.

Веру окутала странная нега, и она не удивилась, когда сосед ее приобнял. Рука его на ее талии сначала лежала поверх, а потом скользнула за резинки, под пуговки, и вот он уже в святая святых проник и разошелся.

Захваченная врасплох, сраженная только что невозможным и теперь происходящим, Вера головы к нему не поворачивала, одобрения не выказывала, но и сопротивления не проявляла, только пальцы на поручне стиснула и смотрела сквозь решетку на суматошный город со всем его величием и сорной мелочовкой, которые скоро размылись в цветные пятна.

Она поддалась не из-за особой, возникшей вдруг приязни, не порочная склонность к экспромтам с первым встречным стала причиной. Просто она перестала себя ощущать и принадлежность свою временно утратила. Если бы прочие присутствующие вздумали подобное с ней проделать, она бы отдалась и все прихоти бы исполнила.

За все время, пока стояли и ехали, Вера так на бородатого и не взглянула. А когда причалили к одному из районных отделений и всех из фургона спустили, как воду из бачка спускают, ублажитель ее улыбался уже издалека, будто из отходящего поезда.

* * *

Задержанные наполняли коридоры и закоулки районного отделения. Кого-то вызывали, кто-то спорил, кто-то просился по-маленькому, кто-то балагурил, кто-то покорно, с расфокусированными глазами, ждал.

Тут бы описать все в живописных подробностях, подметить детали, подчеркивающие состояние Веры и прочих, иллюстрирующие общество вообще и маленького человека в частности, но Вера не видела ничего, что могло бы ее поразить.

Происходило именно то, чего она ожидала, что, вероятно, всегда в подобных случаях происходит, и лишь одно удивляло Веру – предсказуемость того, за чем тысячи и тысячи людей охотятся, что непременно хотят испытать, что почитают за приключение и опыт, который необходимо приобрести, пережить, которым гордятся. Удивляло и то, что остальные задержанные, кажется, тоже все понимали, только не хотели признавать, подбадривая друг друга и выдавливая из себя смайлы.

Служители закона напоминали уморенных жриц любви, а задержанные – давешних девственников, с которыми только что случился первый раз и они оглушены тем, как скучно все обернулось.

Появился полицейский, очень похожий на подсдутый воздушный шар. Бывают воздушные шары в виде разных персонажей, в виде попугая, оленя или Деда Мороза. Такие украшали Наташину веранду. Этот шар был ментом.

Голова едва вмещалась в расстегнутый ворот. На боках, в паху, под мышками темнел пот. Сдерживаемое рубашкой брюхо переваливалось через ремень. По полу шуршали востроносые туфельки, узенькие, будто ножки в них прятались девичьи.

С полицейским ротиком творец схалтурил – полоснул криво, а чтобы ошибку скрыть, усики поверх налепил. Глядя разбавленными, полиэтиленовыми глазами, ментошарик отер льющий из-под фуражки конденсат и вызвал Веру.

Помещение производило впечатление места, где случаются всякие неприятности. Зарешеченное, расположенное близко к земле, окошко полуподвального этажа не позволяло разобрать время суток. Зимой на нем оседала копоть от автомобильных двигателей и жижа против наледи, весной прибивало клейкую липовую пыльцу и тополиный пух, их припудривало июльской пылью, а ее по осени припорашивала труха опавших листьев. Последний раз окно мыли несколько лет назад, когда сюда доставили целый табор уличных путан, которых, помимо прочего, приспособили и к уборке.

За столом цвета рыжих домашних насекомых сидел лысый, поодаль на стульчике шуршала бабка.

– Это она! – заверещала бабка, едва увидев вошедшую. – Кричала, толкалась, кинула камнем в представителя правоохранительных органов.

Не успевший закрыть дверь ментошарик зашипел и запузырился от смеха. Даже слюнка в уголках ротика закипела.