Весь этот рок-н-ролл - Михаил Липскеров Страница 26

– А то, – ответствовал Нос, – что, как я уже имел честь сообщить, папенька вашей пассии и ея же маменька будут подвергнуты обещанной мною обструкции. И! – Нос поднял к горевшему над скамейкой газовому фонарю указательный нос. – Папеньке мадемуазель Кристи придется срочно отдать долг в полторы тысяч ассигнациями, заработанный им при игре в штос, гусарскому поручику Колену Колтрейну после обеда у мадам Задницы Би-Би Бинг на Рождество о прошлом годе.

Фаллос почувствовал легкое головокружение, потому что никак не мог уловить связи между… Задницей, Ухом, Коленом, штосом и храмом преподобного Схарии. А Кристи-старшая меж тем тихо плакала. Бедная девочка, скорее всего, знала о весьма затруднительном положении, в которое попали ее дражайшие родители, и, как любящая дочь, не могла не пожертвовать своей свободой ради освобождения папеньки и маменьки от унизительной нищеты, последующей за отказом от брака с Глазом Уэйтсом из Министерства криминальных связей, который за половинную сумму выкупил карточный долг папеньки Кристи-старшей у гусарского Колена Колтрейна и готов был предъявить расписку г-на Фитцгеральда ко взысканию в Департамент карточных долгов при Министерстве финансов. После чего – нищета, позор, преподобный Схария или… Ну, это вы уже знаете.

Нос воинственно молчал, Кристи-старшая плакала, а Фаллос поник головой, пытаясь найти выход. Вначале он хотел просто-напросто пристрелить Глаза Уэйтса, но на катке в саду «Эрмитаж» г-на Лентовского, что между Петровкой, Неглинкой, Крапивенским переулком и Петровским бульваром, стоял конец девятнадцатого века, а не начало двадцать первого, когда сад «Эрмитаж» в Каретном ряду по количеству оружия соперничал с Центральным парком города Нью-Йорка штата Нью-Джерси, что в… (забыл, в какой стране). Поэтому огнестрельное убийство Глаза Уэйтса отпадало.

«А набить бы Глазу морду и сказать, чтобы он, мышиный жеребчик, отвял от юных девиц, а то!..»

Фаллос напрягся было, встал со скамейки, чтобы немедленно!.. Найти!.. И…

– Не советую, – как бы между прочим сказал Нос майора Дилона, уловив тайные мысли Фаллоса вместе с очередной козявкой из таинственной склянки. Он поднял голову и повернул ее налево. А слева…

…слева по льду катка катилась та самая Черная-Черная Рука под руку со здоровенным Елдаком. И вид у них был… Как бы вам это сказать подоходчивее?.. С чем бы страшным сравнить, чтобы волосы встали дыбом, чтобы мороз по коже, чтобы кровь застыла в жилах?.. Только с черной-черной рукой под руку со здоровенным елдаком! Во как!

И этот Елдак с видом закоренелого сутенера и Черная-Черная Рука самого забубенного вида выражали явную угрозу для телесного и духовного здоровья юного Фаллоса и несчастной гимназисточки Кристи-старшей, жертвы пристрастия своего папеньки к картежной игре штос. И Фаллосу предстояло подвергнуться жестокой экзекуции со стороны Елдака, а бедной Кристи-старшей сделать первый шаг по пути Сонечки Мармеладовой под руководством Черной-Черной Руки. Нос майора Дилона с паскудным интересом наблюдал за душевной борьбой, происходящей в душе Фаллоса. (А где же еще происходить душевной борьбе, как не в душе?)

И вдруг в душе Фаллоса что-то заколобродило, как в бочке с брагой на седьмой день происхождения. Как, что, почему это произошло, нам доподлинно неизвестно, но Фаллос внезапно взмыл над скамейкой и лобной частью головы нанес удар в переносицу Елдака. А нога его в коньке «английский спорт» нанесла Елдаку удар туда, где таилась его мощь. Долго еще будут рыдать московские барыни и барышни московского полусвета по грубым, но таким сладостным ласкам Елдака, которых уже никогда-никогда-никогда… Да и откуда же взяться сладостным ласкам (грубым – еще туда-сюда), когда сущности сладости перебиты коньком «английский спорт» и катятся по льду, постоянно попадая под коньки самых разных фасонов самых разных конькокатальщиков. Перебиваются, рубятся на куски, шинкуются, превращаются в частицы пирога с капустой, в конце концов, оказываются в обочинном сугробе, где становятся добычей бездомной и безымянной собаки, которая после этого фарша завоевала славу суки с течкой круглый год. Но ее судьба нас мало волнует. А вот Елдак, лишенный биохимической и физической сути, переломился посередине, чтобы уже никогда не распрямиться и влачить жалкое существование, поддерживаемое лишь Черной-Черной Рукой, подрабатывавшей онанизмом у безруких инвалидов турецкой кампании.

Нос майора Дилона, видя такой афронт своим планам, предпочел ретироваться – во избежание угрозы превратиться под коньком «английский спорт» из вполне славянского Носа майора Дилона в семитский Шнобель Леонарда Коэна из волынского местечка Монреаль.

А Фаллос с юной Кристи продолжили рука в руке, бок о бок, ножка к ноге нарезать круги по запорошенному легким снежком льду катка сада «Эрмитаж» г-на Лентовского между Петровкой, Неглинкой, Крапивенским переулком и Петровским бульваром. Бедные дети не знали, да и не могли по своему возрасту знать, что уничтожение симптомов зла не уничтожает самого зла. Так, исчезновение клопов после травли не означает, что вы из коммуналки переселились в апартаменты купца первой гильдии Георга Гершвина. Это означает лишь, что клопы мигрировали в подвал под вашей коммуналкой и вскорости вернутся. А их отсутствие – это временная передышка… Для того… чтобы… Скажем, для того… чтобы покататься на катке сада г-на Лентовского между Петровкой, Неглинкой, Крапивенским переулком и Петровским бульваром.

Вот они и катались. А Нос майора Дилона меж тем отправился в дом Глаза статского советника Уэйтса в Нарышкинском сквере (сейчас там находится дом Союза театральных деятелей), чтобы доложить патрону о крахе акции по уничтожению Фаллоса Джея Моррисона Елдаком, о безвозвратной инвалидности вышеупомянутого Елдака и о печальном будущем Черной-Черной Руки, обреченной на пожизненный посторонний онанизм для поддержания в Елдаке каких-никаких жизненных соков путем минета без какой бы то ни было надежды на сладостное завершение процедуры. Скорее, для того, чтобы поддержать в нем память о прежней счастливой жизни, когда он был сутенером, весь из себя, а она – первоклассной проституткой, вся из себя. И они любили друг друга. Ведь что бы там ни говорили высшие классы, а низы тоже любить умеют. И под грубой внешней оболочкой душу имеют тонкую. А что до низкого промысла их, то ведь каждая живая душа зарабатывает на хлеб насущный, как умеет. И Господь им судья…

…Мой дед Джей Моррисон провожал Кристи Фитцгеральд-старшую пятьдесят пятого к домишку ее родителей, что стоял по правой стороне горы Малюшенки, спускавшейся от его гимназии на Большом Каретном, где в школе № 186 впоследствии буду учиться я, Джем Моррисон.

Зашелестела в моих руках записная книжка. Мелькали Нос майора Дилона, зубами гонявшего очередную козявку, стонал согбенный Елдак, Кристи-старшая по руке рассказывала будущее Джея Моррисона, мелькали приставы, о чем-то задумался городовой Джилиам Клинтон, плотоядно глядел на бронзовую наяду на письменном столе статский советник Глаз Уэйтс из Министерства криминальных связей. И между всем этим, словно ласточки перед дождем, летали в разные стороны ассигнации на общую сумму полторы тысячи рублей. А корова стоила пять рублей, если бы кому-нибудь в Москве пришла мысль покупать корову за пять рублей, когда фунт говядины в мясной лавке можно было взять по десять – двенадцать копеек, а если для супа, то и вовсе за восемь тех же копеек.