Пять лет повиновения - Бернис Рубенс Страница 26

Снова перечитала меню Брайана и подвела суммарный итог цен первого раздела. Если она закажет каждый пункт по одному разу, то ее траты в целом составят чуть больше двух фунтов. Она продолжала относиться к этим расходам как к инвестированию, правда не по общепринятым правилам, но Брайан убедил ее, что это весьма приятный способ вложения капитала. Согласно уверениям Брайана, риск потерь почти отсутствовал или был минимальным, тем более что мисс Хоукинс отчаянно стремилась использовать любой шанс. Она становилась все бесстрашнее, с каждым днем отодвигая границы невозможного. Два фунта были суммой, которую она едва могла себе позволить, но ей хотелось большего риска. Она решилась: вклад будет в два раза больше означенной суммы, даже если ей придется перейти ко второму разделу меню, который она читала-то с пылавшими щеками и уж тем более не представляла себя участницей действия. Открыла дневник и написала: «Брайан приходил на чай. Истратила четыре фунта». Потом закрыла дневник на замок золотым ключиком и спрятала его на полке в кладовке.

Пора было начинать непосредственные приготовления к встрече. На чайный столик мисс Хоукинс поставила свой лучший китайский чайный сервиз, блюдо с разнообразными пирожными и свежеиспеченный бисквит. Опять подумала о портвейне: на столе бутылка выглядела все же нарочито, убрала ее на нижнюю полку столика. Не хотела, чтобы Брайан заподозрил, что портвейн куплен специально по случаю их первого делового свидания. Распечатала бутылку и выпила немного — надо было взбодриться. Вкатила столик в гостиную, включила все светильники, задернула шторы, прячась от утреннего солнца. Сняла Моуриса со стены и унесла в спальню, по дороге шепотом извиняясь перед ним за доставляемые неудобства. Спрятала одинокие, грустные усы зеркального друга под кровать. Снова вернулась в гостиную, положила открытое меню на каминную полку, перед кушеткой, которая должна была стать основным местом действия. Присела на нее, чтобы понять, будет ли виден список. Немного отодвинула кушетку и отошла к дверям, в последний раз проверить, все ли в порядке. С ее точки зрения, комната выглядела очень романтично: наверняка это должно способствовать успеху их начинания. Сделала еще пару глотков портвейна для храбрости: нервозность все возрастала. Сейчас ей хотелось, чтобы все произошло как можно скорее и скорее закончилось и она могла бы наконец поставить победную галочку в дневнике. Открыла сумку и проверила деньги. Все четыре фунта мелкими купюрами и монетами были на месте, ими она собиралась расплачиваться. Мисс Хоукинс специально ходила в банк, чтобы разменять банкноты: ведь, если у Брайана не найдется сдачи, он наверняка вынужден будет предложить ей некоторые услуги в рассрочку. Основной принцип ее жизни гласил: не покупать ничего, за что ты не можешь заплатить. Собрала деньги в аккуратные небольшие стопки на маленьком столике у кушетки. Она сядет как раз с этой стороны, так что деньги будут все время под рукой и в то же время скрыты от его глаз.

К двенадцати все было готово. Мисс Хоукинс приняла душ и надела свое лучшее платье. Она преднамеренно осталась в домашних тапочках, чтобы разбавить официальный, деловой вид и придать некоторый оттенок повседневности необычному событию. Маленькими, нервными глоточками она отпила еще немного портвейна — теперь в бутылке осталась только половина живительного напитка. Внутри все трепетало. Ее недавняя общая нервозность теперь сконцентрировалась на качестве испеченного ею бисквита. Чтобы немного снять напряжение и успокоиться, она отрезала кусочек, обмакнула его в портвейн и нашла, что получилось весьма неплохо. Делать ей было больше нечего, оставалось только ждать прихода Брайана. Устроилась на выбранном месте на кушетке и принялась медленно и внимательно читать вслух первые два раздела меню, как будто находилась на приеме у офтальмолога. Заключительный раздел списка Брайана оставался закрытым. Сегодня ей не понадобятся эти услуги. Определенно не сегодня, а может быть, и никогда. «Никогда, никогда», — повторяла она себе. Даже если когда-нибудь она и захочет, эти блюда не для нее: она не сможет заплатить и половину их цены. Хотя она и отдавала себе в этом отчет, чтение этих запретных пунктов действовало на нее возбуждающе. Они манили и искушали ее. Взяла папку и открыла запретный раздел. Вжалась в угол мягкого плюша кушетки и начала громко читать. Каждое последующее предложение было все более притягательно, чему соответствовали все возраставшие цифры в колонке цен. Последнее, заключительное и самое изысканное блюдо относилось к явно царским удовольствиям и стоило пятьдесят фунтов. Чтение горячих блюд окончательно выбило ее из колеи, да еще убийственные цены: через плотные домашние тапочки она заметила, как дрожат пальцы ног. Да, она вся дрожала в нетерпеливом желании. Снова перечитала третий раздел, стараясь убедить себя, что этого вполне достаточно. Уговаривала себя, что, читая, она как будто произносит молитву и переход от слов к действиям вовсе не обязателен. В самом деле, в этом нет никакой надобности, даже если бы Брайан предложил ей этот раздел бесплатно. Но усерднее всего она молилась сейчас о том, чтобы дневник никогда не повелел ей вкусить эти яства.

Мисс Хоукинс уже очень давно была далека от религии и не жила строго по заповедям, но она продолжала свято верить в существование небесного рая и вечного ада. Она твердо знала — это было накрепко вбито в ее голову еще в приюте, — что оскверненную девственницу, не вышедшую замуж, несомненно, ожидает адский огонь в преисподней и приговор этот обжалованию не подлежит. До сих пор хорошо помнила напутственную речь матроны перед первым рабочим днем на кондитерской фабрике «Твое удовольствие». Это был их последний день в сиротском приюте. Все девочки волновались и стояли сбившись в стайку, словно маленькие, плохо обученные птички накануне первого перелета. Перед ними простиралось пьянящее море свободы и сладостей, и зачем им теперь были мудрые предостережения матроны: они были почти свободны, и навсегда. Наставница обращалась к своим воспитанницам в последний раз. Но и сейчас, в двух шагах от своего освобождения, приютские выпускницы все еще по привычке, дрожа от ужаса, слушали ее горькие и мрачные слова о ненависти, неверии и адском огне.

— Никогда не забывайте, откуда вы пришли, — грозила она им. — Вы пришли ниоткуда, и это легко запомнить. У вас не было отцов, ваши матери тоже не в счет — они все падшие женщины, падшие для Господа.

— Моя мать не такая, — воспротивилась этим обвинениям Хоукинс, хотя никогда не видела своей матери и даже не знала ее имени. — Моя мать была хорошей женщиной, — продолжала бесстрашная выпускница.

Матрона понимала, что, к сожалению, эта девчонка уже больше не принадлежит ей и время воспитания водой и хлебом безвозвратно ушло. Что она могла теперь? Только плюнуть напоследок в сторону непокорной…

— Я вижу, Хоукинс, по какой дорожке ты пойдешь. Ты закончишь свои дни так же, как и твоя беспутная мать, на улице, в болезнях и нищете. Но вы, остальные девочки, — она повернулась спиной к Хоукинс, — я надеюсь, что вы послушаетесь моего совета.

Хоукинс смотрела не мигая на побагровевшую накрахмаленную шею матроны.

— Когда бы вы ни встретились с мужчиной, — быстро проговорила она, — скрестите и сожмите свои ноги до тех пор, пока не окажетесь у алтаря. Или, я обещаю, гореть вам в вечном аду. Аминь.