Москва слезам не верит - Валентин Черных Страница 26

– Круглов. Заместитель начальника главка.

Хватило ума, с облегчением подумала Катерина. Она всегда переживала, если взрослые люди попадали в неловкую ситуацию.

Людмила включила телевизор и кивнула Катерине. Они начали носить из кухни приготовленные салаты. Был и копченый угорь, и сервелат, и маслины. Поэт радостно выдохнул и начал открывать водку. Пока Людмила вынимала из духовки молодую запеченную картошку, а Катерина нарезала малосольные огурцы, на кухню заглянул Антон и достал из портфеля несколько консервных банок: шпроты, крабы, печень трески, сардины атлантические.

– Ну что вы! – смутилась Катерина. – У нас все есть!

– В хозяйстве пригодится, – сказал Антон.

– Пригодится, пригодится, – согласилась Людмила.

Снова раздался звонок. Катерина открыла дверь и увидела молодого мужчину с букетом роз. Не парня, а именно молодого мужчину лет двадцати пяти, улыбающегося, в отглаженном костюме, в накрахмаленной рубашке, модном галстуке. Она почувствовала едва уловимый запах незнакомого одеколона или крема. Мужчина явно недавно брился. Еще ее поразили усы. Мужчин в усах она видела только на старых фотографиях – на фотографиях тех не было парней; даже самые молодые по осанке, уверенности были мужчинами. Катерина испугалась. Ей давно никто так не нравился, только когда-то учитель физики, такой же спокойный, только он был уже очень взрослым, воевал, на куртке носил орден Красной Звезды. И не потому, что хотел показать, что имеет награду, просто у него была всего одна куртка, сшитая из зеленой армейской диагонали. Потом, когда учитель женился на продавщице и та купила ему костюм, он уже ходил без ордена.

Людмила, проходя из кухни с подносом, поздоровалась с ним небрежно:

– Привет, Рудик!

– Прошу прощения за опоздание, задержался на передаче, – извинился Рудик.

А когда же успел побриться, подумала Катерина, но тут же об этом забыла. Рудик протянул цветы Людмиле.

– Моя младшая сестра, – представила Катерину Людмила.

– Рудольф Рачков, – представился Рудик и добавил: – Телеоператор.

За столом Катерина оказалась рядом с Рачковым. Она отметила, что, прежде чем положить еду себе, он предложил ей. Первый тост Антон поднял за прекрасных дам. Все выпили, Катерина тоже выпила. После работы она не успела поесть, готовила салаты и не то чтобы сразу опьянела, но почувствовала некую легкость и охотно смеялась анекдотам, которые рассказывал Антон. Потом все спорили о поэзии. Катерина стихов не любила и не знала, разве что учила в школе по программе Пушкина и Некрасова. Стихи казались ей искусственными: ведь люди не разговаривают стихами. Рифму она признавала только в песнях – рифмованные слова легче пелись и запоминались.

Говорили о поэтах. Называли Евтушенко, Рождественского.

– Рождественский далеко пойдет, – доказывал уже изрядно выпивший поэт. – Есть в нем бунтарский дух.

– Сейчас много бунтарей развелось, – вдруг почему-то завелся Антон. – Хлебом не корми, только дай критику на старшее поколение навести. Вот сейчас все допытываются: почему мы молчали? Сейчас легко рассуждать. Посмотрел бы я на вас в тридцать седьмом!

– Мы бы не молчали, – гордо заявил поэт.

Катерина смотрела на молодых людей и даже предположить не могла, что одни после этого вечера уйдут из ее жизни навсегда, другие навсегда останутся. Поэт будет руководить отделом культуры в ЦК комсомола, потом станет главным редактором журнала и будет с каждым годом все больше и больше пить и все меньше писать стихов. Он иногда будет звонить ей, читать стихи:

…Что нас поток уж не несет

И что другие есть призванья,

Другие вызваны вперед…

– Еще не вызваны, – обычно отвечала она.

Однажды он так же позвонил и сразу почувствовал ее озабоченность. Он улавливал настроение по паузам, интонациям.

– У тебя проблемы? – спросил он.

– У меня проблемы, – ответила она. – Но в них ты мне не помощник.

– Поэт в России больше чем поэт. Давай встретимся. Поговорим.

Они встретились у входа в Центральный дом литераторов. Прошли в ресторан. Он заказал водки. Они выпили.

– Рассказывай, – сказал он.

Она рассказала. К этому времени она уже была главным инженером химического комбината и вошла в конфликт с директором. Директор стал ее выживать. Надо было или уходить, или начинать борьбу.

– Я приеду на комбинат, – сказал поэт.

– Зачем?

– Я начинал как журналист в газете и с такими ситуациями сталкивался тысячу раз. Если ты не права, я тебе об этом скажу.

– А если права?

– Мы его раздавим, – пообещал он.

Поэт провел на комбинате несколько дней. Разговаривал в парткоме, с начальниками цехов, с рабочими. Потом из газеты «Правда» приехал фотограф. Его привел к Катерине в кабинет секретарь парткома. Через две недели в «Правде» вышел о ней очерк с портретом. Когда Катерину фотографировали, она не выдержала и улыбнулась. С газетной фотографии смотрела молодая улыбающаяся женщина. В очерке было все: и то, как она начинала на галантерейной фабрике, и как училась ночами. И как внедряет сейчас современную технологию. И как ей мешает директор комбината. И как вообще у нас в стране не допускают женщин к руководству, даже таких талантливых, как она.

Катерина тогда позвонила поэту:

– Не надо было директора так…

– Надо, – ответил он. – Мы немногое можем, но когда можем, их надо давить.

Через год Катерина стала директором комбината. Как-то вспомнила, что поэт не звонил целый месяц. Забеспокоилась. Домашний телефон не отвечал. Наконец она узнала, что он в больнице. Доставала дефицитные лекарства. В очередной раз, когда привезла ему бульон, он печально улыбнулся:

– У меня было три жены, осталась одна подруга.

Его жен она не знала. Через несколько дней ей позвонили на комбинат, и бодрый голос спросил:

– Вы Катерина?

– Ну я, – ответила она, пытаясь угадать, с кем говорит, – ее все давно уже звали по имени и отчеству.

– Мы звоним вам потому, что на его письменном столе нашли записку: «Когда я умру, сообщите Катерине» – и номер вашего рабочего телефона.

Она заказала от комбината огромный венок из живых цветов. В одном из цехов оборудование стояло на профилактическом ремонте. Она позвонила начальнику цеха и сказала, что на похороны поэта надо послать свободных работниц. Начальник цеха даже не удивился: надо так надо. В те годы людей часто снимали с работы и выстраивали от Кремля до конца Ленинского проспекта для встречи главы какого-нибудь государства, которому оказывали особую честь. Вдоль проспекта стояли сотни тысяч рабочих, ученых, инженеров, студентов и махали флажками.

На автобусе, в котором сидели сорок работниц, Катерина подъехала к Центральному дому литераторов. Поэт лежал в Малом зале. Провожали его несколько мужчин и женщин среднего возраста и несколько стариков. Когда маленький зал заполнили молодые женщины, один из распорядителей с красно-черной повязкой на рукаве, определив, что Катерина главная, подошел к ней и спросил: