О Шмидте - Луис Бегли Страница 26

О, какая история! Мой дорогой Шмидти, я хочу продолжения. Может, останетесь у нас и пораньше пойдем доедать холодную индейку?

Индейку? Я хочу вас поцеловать.

Я знаю, но это неудачная мысль. Не надо отвлекаться. А потом, скоро все вернутся.

Вы правы. Это просто внезапное желание. Как в песне «Новые фантазии — странные фантазии…» Спасибо за холодную индейку. Наверное, я лучше попробую успеть на автобус. А что мы будем делать дальше, доктор?

Мы станем лучшими друзьями. А когда я вас увижу? Вы приедете в город пообедать со мной?

В один из ваших четвергов? Не знаю. Я предложу Шарлотте, чтобы они с Джоном пригласили вас к нам в деревню. Вам надо увидеть дом, в котором я пока еще живу. Я сейчас скажу вам кое-что, и пусть это будет нашей с вами тайной, поскольку я еще не говорил этого Шарлотте. Я собираюсь отказаться от своего пожизненного права и подарить дом ей на свадьбу. И они с Джоном станут в нем хозяевами.

Шмидти, давайте поговорим прежде, чем вы ей это сообщите.

Может, и поговорим, но я уже все решил. Никогда не был так решительно настроен.

Вдоль 57-й Улицы дул сильный западный ветер. Шмидт шел, наваливаясь на ветер всем корпусом, сжав руки в карманах брюк в кулаки. Третья авеню как вымерла. Такси, что с зажженными табличками «В парк» проносились одно за другим в сторону моста, удалось поймать только на Лексингтон-авеню, чтобы доехать до 41-й Улицы, где уже поджидал чумазый автобус. Шмидт сел у окна, вынул из кармана «Попечителя», [20]нашел место, где остановился, и стал читать. Да, господин Хардинг определенно знал, как понравиться людям, и умел уживаться со своей семьей в одном доме. Отчего одни получают этот дар при рождении, а другие — нет? Надо спросить доктора Ренату, когда они встретятся. А это невозмутимое целомудрие! Автобус тронулся, и водитель выключил свет в салоне. Лампочка над креслом светила слишком тускло. Шмидт выключил ее, положил книгу на колени, подозвал кондуктора, чтобы его не беспокоили, расплатился и заснул.

Он проснулся нехорошо, с дурным вкусом во рту. Откуда-то воняло, и Шмидт проснулся именно от зловония. Открыв глаза, он увидел, что рядом сидит какой-то человек. Мужчина его роста, только куда более крупный. Одет в поношенный и грязный, слишком тесный для его габаритов твидовый пиджак той же расцветки, что и у Шмидта. Под пиджаком толстый свитер, как с армейского склада, грязная фланелевая рубашка и дочерна засаленный оранжево-розовый галстук. Человек спал, из его приоткрытого рта сбегала на подбородок струйка слюны. Шмидт сразу подумал, что слюна течет оттого, что во рту у человека почти не осталось зубов, как у стариков-курдов, фотографии которых печатают в газетах. Хотя человек совсем не казался старым, может, чуть постарше Шмидта. Если отвлечься от жуткого рта, у него было хорошее английское или немецкое лицо: глубокие глазницы под крепкими надбровьями, выдающийся нос, небольшие, аккуратной формы уши, прочный череп — пассажиры авиалайнера, попавшего в переделку над Тихим океаном, разом успокаиваются, увидев такое лицо у проходящего по салону капитана. Между ног соседа стояла трость. Человек поерзал на сиденье и выпустил газы. Заряд извергся серией продолжительных взрывов, сопровождавшихся громким урчанием и журчанием в животе. Слабая улыбка облегчения — как у младенца, который только что отрыгнул — на миг осветила лицо пассажира. Запах клоаки был невыносим, но не он, а другая тошнотворная вонь разбудила Шмидта и продолжала мучить его. Может, человек прячет в кармане кусок гнилого мяса или у него гноящаяся рана на ноге или еще где-нибудь под одеждой? Простое скопление старой грязи и пота, думал Шмидт, просто не может так смердеть. И почему в. практически пустом автобусе этот человек сел рядом с ним, вместо того чтобы с комфортом развалиться на двух сиденьях?

Шмидт понял, что нужно удирать. Непонятно только, как. Жирные ляжки соседа занимали все пространство перед ним, а перешагнуть через них Шмидт не отваживался. Видимо, мужика придется потрясти и попросить подвинуться. Так Шмидт и поступил. Человек еще раз выпустил газы и спросил: Кишечник понуждает или мочевой пузырь?

Шмидту показалось, что, говоря это, человек подмигнул.

Ни то, ни другое. Пожалуйста, поднимитесь на секунду. Я хочу пройти.

Фу-ты, ну-ты! Полюбуйтесь-ка, пройти он хочет! А в чем дело-то? Не нравится сидеть рядом?

Он затрясся в смехе и поудобнее устроился на сиденье, положив руки в трикотажных перчатках, каких Шмидт не видел уже много лет, с тех пор как Шарлотта надевала похожие на уроки верховой езды, на рукоять трости. И снова — в этот раз уже не было никаких сомнений — подмигнул Шмидту.

Сэр, я с вами незнаком и не хочу с вами разговаривать. Я хочу только выйти отсюда. Будьте добры, уберите ноги с прохода!

Тот поджал губы: Хю-хю!

Его смех, а может, его рот по странной ассоциации напомнили Шмидту первого судью, перед которым пришлось выступать: тот отклонил — хю-хю — рутинное, не предполагавшее прений предложение исправить возражения против иска. А потом сказал: Вы что, молодой человек, не слышите меня? Сядьте-ка на место! Судья вел себя абсолютно нелогично, и Шмидту стоило тогда большого труда добиться своего, но что делать теперь? Еще час терпеть зловоние и глумление этого бродяги? Вызвать кондуктора, девочку-подростка, что сидит рядом с шофером, и привлечь к делу самого водителя?

Выпустите меня! сказал Шмидт бродяге. Я не могу терпеть. Мне нужно сию же минуту в туалет!

Так-то лучше. А теперь — волшебное слово!

Пожалуйста.

Человек поднялся и вылез в проход. Шмидт стал протискиваться мимо него, и в этот момент бродяга обхватил его руками и, не пуская, поцеловал где-то возле уха. Когда ты вежливый, ты мне нравишься, прошептал он. Я тебя люблю как брата!

В биотуалете Шмидт вымыл руки и лицо. Пробираясь по проходу в начало салона, он глянул на того — как будто дремлет. Водитель, здоровенный негр, слушал карибское ток-шоу из транзистора в кармане рубашки. Места позади шофера были свободны, туда Шмидт и сел. «Попечитель» валялся на полу где-то у покинутого кресла. Шмидт не собирался возвращаться туда, чтобы разыскать грошовую книжку. Едва автобус затормозил в Саутхэмптоне, он выскочил и бросился к парковке у автостанции — и только запершись в своей машине, решился обернуться. Того пассажира нигде не было видно, должно быть, поехал дальше. Шмидт выждал, пока пройдет сердцебиение, завел мотор и выкатился с автостанции на шоссе. И тут в лучах фар увидел — тот, из автобуса, энергично шагал по обочине дороги на восток, помахивая тростью и довольно кивая себе головой.