От заката до обеда - Екатерина Великина Страница 26

При слове «случилось» в воздухе запахло летальным исходом.

Как вы понимаете, оказаться с пятидесятисантиметровой рыбиной в осаждаемом мамой сортире – удовольствие ниже среднего. А с учетом того, что рыбина ворованная, никаких жизненных благ в виде кукол и лисапедов на ближайшие десять тысяч лет не предвидится.

«Убьют», – подумала я.

«Не убьют, – возразил внутренний голос. – Мама будет визжать, а папа разве что стукнет… Тоже мне кража…»

«Резонно», – согласилась было я, но тут же вспомнила Фалеева, и мне стало еще страшнее.

Лишенные вкусного леща фалеевские дети наверняка будут ненавидеть меня до самой смерти, а после смерти будут по очереди ссать на мою одинокую могилку. Ну и ясен перец, что витиеватого креста мне не поставят, а, скорее всего, дело сведется к ведру с надписью: «Эта девочка воровала чужих лещей».

«Хватит трусить! Прячь рыбу, дура, – настоятельно порекомендовал мне внутренний голос. – А то ведь вправду убьют».

И тут мне стало еще страшнее. Потому что спрятать полуметрового леща в абсолютно пустом сортире может только Копперфильд, да и то навряд ли… Рулон туалетной бумаги, пепельница и газета «Мирнинский рабочий» – вот и все ресурсы, которыми я располагала.

От страха я обняла леща покрепче и принялась жевать край «Мирнинского рабочего», рассчитывая на то, что в типографской краске содержится достаточно крысиного яда.

Тем временем стук в дверь усиливался. Должно быть, мама решила, что меня постигла страшная фекальная смерть, потому что в голосе ее уже появились истерические нотки.

В последнем порыве спасти свою жалкую жизнь я попыталась было закинуть рыбу на сливной бачок. Естественно, делать этого не стоило, потому что при падении лещ издал страшный грохот, после чего мама с криком «и-и-и-и-и-их» стала вышибать дверь. Сортир затрещал по швам, лещ засмеялся, а я начала отключаться.

На этом месте эта история могла бы закончиться. И я даже до сих пор думаю, что лучше бы она и закончилась… Но так как речь идет не о затрапезном рыбном воре, а о Катечкиной, то финал наступил несколько позже.

Как раз когда мама была близка ко мне, а я сама была близка к небесам, организм перешел на резервное обеспечение и нашел-таки выход из создавшейся ситуации. Выход был хреновым, но за неимением других вариантов мне пришлось им воспользоваться.

«Положи леща в унитаз, накрой его крышкой и выходи, – сказал мне внутренний голос. – По крайней мере, успеешь выпить чашку чая перед смертью».

Тяжело вздохнув, я определила леща в сортир, закрыла крышку, предварительно плюнув рыбе в морду, и, перекрестившись, вышла в мир.

– Что с тобой? Что ты молчишь? Почему ты не открывала? – визжала мама. – Это не ребенок, это отродье какое-то! Что ты там делала?

– Читала, – сказала я маме. – Не нервничай, пожалуйста.

Как следует прооравшись и отвесив мне пару подзатыльников, маман сменила гнев на милость и сообщила, что на кухне меня ждет суп.

Точно минер по вражеской ниве прошла я на кухню, налила себе тарелку супа и принялась его есть. Как и все последнее в жизни, суп был необыкновенно вкусен.

На седьмой ложке дом пронизал страшный крик. В крике было что-то нечеловеческое, из чего я сделала только один вывод: вместо того чтобы искать улики, мама решила использовать сортир по назначению и во время спуска воды свела неожиданное знакомство с моим гостеприимным лещиком.

Через час я стояла на пороге у Фалеевых и размышляла, какой из вариантов раскаятельной речи более всего подходит к обстановке. Остановившись на скромном «Простите, дяденька Фалеев, я украла вашу рыбу, но не съела, потому что мама ее описала», я нажала на дверной звонок. Про маму я, понятное дело, из мести решила сказать, чтобы не одной позориться…

Но каково же было мое удивление, когда Фалеев сообщил мне, что никаких рыб у него нет и не было и вообще он спит.

Не было рыбы и у Сидоровых, и у Петровых, и вплоть до десяти вечера я была уверена, что леща мне не иначе как лукавый послал, в качестве проверки на вшивость.

А в 10:15 я уже точно знала, что лучше бы мне и правда посылка с того света пришла. Лещ был НАШИМ и оказался не на той полке только по причине папиной рассеянности.

Нет, если вы думаете, что это было мое последнее воровство, то глубоко заблуждаетесь. Но вот лещ конечно же был последним.