Фройляйн Штарк - Томас Хюрлиман Страница 26

Поздним вечером Йозеф Кац, который, как уже было сказано, впоследствии стал моим дедом, вышел на дамбу и принялся рассматривать небо в бинокль. Отсюда были видны покрытые снегом монастырские и городские крыши; взгляд простирался далеко, над хребтами и вершинами, словно ступени, ведущими вниз, к равнине, до Боденского озера и дальше, до самого Рейха. Пока еще на той стороне было тихо, но каждый раз с наступлением темноты с северо-запада приближалось гудение, сначала только гудение, затем оно сменялось глухим гулом; дамба заполнялась людьми, которые начинали возбужденно галдеть: «О!», «Ого!», «Вот это да!», когда на немецкий берег Боденского озера сыпались первые бомбы.

Для Каца эти зимние ночи обернулись необыкновенно прибыльным делом, которое городские остряки прозвали «театральным буфетом», потому что теперь перед киоском его купальни — перед грилем, жаровней с каштанами и бочонками с пуншем — каждый вечер, задолго до начала «представления», выстраивались длинные очереди. Состоится ли сегодня очередное выступление союзников? Удача сопутствовала ему не каждую ночь, иногда «представление» отменялось из-за снегопада или тумана. Зато при ясной видимости на дамбе и на пляже иногда случалось такое столпотворение, что у Каца от вырученных денег трещали по швам карманы. У него собирались сотни зрителей, вооруженных биноклями и подзорными трубами, и как только небо озарялось далекими всполохами огня, все наперебой требовали пива, пунша, вина:

— Эй, фройляйн Штарк! Мне еще кружку пива!

— А мне бокал красного вина! Гул становился более глухим, откатывался обратно на запад, оставляя позади, в ледяном мраке ночи, море огня — сначала оранжевого, потом красного; горело озеро, горело небо, и зрители довольно констатировали:

— Да, эти парни сегодня неплохо потрудились!

Пруд тоже казался алым зеркалом, забытым кем-то на ночном лугу. Доктор Кац открыл свежий бочонок вина, его красавица дочь Тереза тем временем переворачивала свиные колбаски на раскаленной докрасна решетке гриля. Она подняла воротник пальто, на голове у нее был платок, концы которого она завязала сверху, над челкой. Чтобы не обжечься, она надела перчатки. Когда она склонялась над шипящими и потрескивающими колбасками, ее лицо становилось таким же алым, как зеркало пруда.

Один лейтенант швейцарской армии не сводил с нее глаз. Он был строен, высок, белокур; элегантно приталенная шинель сидела на нем безукоризненно. Вообще-то он сегодня собирался на бал — война медленно, но неуклонно шла к концу, и увеселения опережали друг друга, но, черт побери, эта девушка у гриля положительно ему нравилась! Даже очень.

— Ну что, фройляйн, работы у вас, как я погляжу, хоть отбавляй?

Она испуганно подняла глаза. Неужели это действительно существует — любовь с первого взгляда?

— Да, — ответила она. — Позавчера они бомбили Ульм. А вчера и сегодня опять Фридрихсхафен.

— Фабрику зубчатых колес, — пояснил лейтенант. — А вам не холодно?

— Нет, нет, — покачала она головой и робко улыбнулась. — Разве что самую малость. — Еще одну колбаску, господин профессор?

— Обязательно! — с готовностью откликнулся Тассо Бирри. — Непременно!

Он, громко сопя, присоседился к лейтенанту.

— Это горит фабрика зубчатых колес! — ликующе сообщил он. — Sic transit gloria mundi, [25]вчера авиационный завод, сегодня фабрика зубчатых колес! Братья-швейцарцы, возблагодарим Господа за то, что гитлеровскому Рейху приходит конец!

Он торопливо откусил от своей колбаски, тут же заказал следующую, затем, с набитым ртом, громко чавкая, предложил лейтенанту вместе подняться на дамбу.

— Сегодня опять так светло, что хоть газету читай! — заявил он. — Кстати, позвольте представиться: Бирри, Ткссо Бирри, преподаватель гимназии. Я с самого начала был против.

Лейтенант приложил ладонь к козырьку.

— Мы еще увидимся? — тихо спросил он Терезу.

— Может быть, — ответила та. — Когда опять стемнеет…

Лейтенант впоследствии стал моим отцом, а красавица Тереза, дочь бадмейстера, дипломированного юриста, доктора Йозефа Каца, — моей матерью.