Леопард на солнце - Лаура Рестрепо Страница 26

У него теперь больше денег, чем он мог мечтать, но ему изменяет уверенность в правильности выбора, когда дело доходит до их траты. Он знает, что не разбирается в том, что красиво, а что безобразно, что модно, а что нет, и это вызывает у него навязчивое беспокойство.

– Только мне понравится какая-нибудь вещь, – объясняет он Алине, – как выясняется, что она дурного вкуса.

Поэтому он вынужден консультироваться, действовать только наверняка, не совершать ошибок и не допускать претенциозности, которая выставила бы напоказ его сущность нувориша.

Есть и другие вещи, которые он не в силах воспринять так же, как картины Обрегона и Ботеро, [38]и среди них – фирменная одежда. Он покупает ее тоннами, но не носит, – ему в ней неловко, вечно где-нибудь жмет или трет. Ногти у него всегда неухоженные: он ненавидит маникюрш. Равно как и массажистов, парикмахеров и врачей – он испытывает фобию в отношении чужих прикосновений к своему телу. Чтобы избежать физического контакта, он не приближается к людям и не позволяет им приближаться к себе. Он мало спит, может целыми днями ничего не есть, не курит, не употребляет наркотиков, не склонен к алкоголю и пьет только «Кола Роман».

– Вода «Кола Роман» – это было его пристрастие. Он накачивался ею литр за литром, и говорили, что именно красный анилиновый краситель этой газировки придает ему такие силы.

– Все ли готово к сегодняшнему вечеру? – спрашивает Мани Монсальве Тина Пуйуа, глядя в сторону так, словно его это не интересует, так, словно и не он задает этот вопрос. Вот что он хочет знать – подготовлено ли покушение на Нарсисо Баррагана.

– Как там насчет сегодняшней ночи? – спрашивает он опять, не давая Тину времени ответить.

Он принял решение держаться в стороне: не марать руки убийством и предоставить все дело в ведение своего брата Фрепе. Чтобы иметь спокойную совесть. Чтобы Алина не могла взвалить вину на него. Но он слишком привык держать все нити в своих руках и в последний момент не в силах подавить в себе стремления вмешаться:

– Как там дела с Нарсисо, а?

Сидя на краешке стула и постукивая по полу каблуком, словно он только и ожидает той минуты, когда можно будет уйти, Тин Пуйуа отвечает на вопросы шефа. Он говорит торопливо, рвет пальцами бумажки, откидывает назад падающую на лоб прядь нервным движением головы.

Тин сообщает: когда настанет день «зет», Барраганы собираются засесть в своем доме, за исключением Нарсисо, который оставляет дни «зет» без внимания и должен провести вечер с одной моделью, отмечая день ее рождения. Фернели узнал об этом, прослушивая телефоны. Он собирается напасть, когда Нарсисо подъедет к ее Дому. Он хочет загородить дорогу машиной Службы городского благоустройства, а в засаде будут люди в спортивных костюмах, с оружием в сумках.

Мани слушает и раздраженно крутится на своем вертящемся стуле. Жвачка стала безвкусной, он ее выплевывает. Тин Пуйуа продолжает: Фернели уже раздобыл машину, подкупив муниципального служащего, и знает местоположение дома этой женщины, у него все наготове, он только ждет, когда Фрепе даст зеленый свет.

– На кой хрен они такого туману напускают? – спрашивает Мани с досадой.

Убивать, в его понимании, дело нехитрое, скорее для тупиц, чем для умников, оно имеет больше общего с охотой на зверя, чем с военной тактикой. Его бесят все эти приготовления и все эти редкостные выдумки, он в нетерпении, он готов позвать Фрепе и сказать ему, чтобы он кончал плести интриги, выгнал своего Фернели, что они поедут вдвоем на «джипе» и влепят пулю в голову Нарсисо, и все дела. Но он сдерживается и не зовет его. Он решил не совать нос в это дело, и не собирается менять свое решение. В третий раз за день он спрашивает Тина Пуйуа, что он думает о Хольмане Фернели, и Тин вот-вот повторит в третий раз за день, что он ничего о нем не знает, но вдруг дверь кабинета распахивается.

– Говорят, что Мани струхнул и схватился за револьвер. Оно и понятно, ведь никто, даже его жена, не дерзал врываться без стука к нему в кабинет.

Это Алина Жерико. Мани выпускает рукоятку и с недоумением приглашает ее садиться.

Он спрашивает:

– Что случилось?

– Ничего, – отвечает она, и Мани тут же понимает, что стряслось нечто серьезное.

Она в брюках и в шелковой, светлой и просторной, блузе, сандалии позволяют видеть ее ножки, столь же белые и совершенные, как у мраморной статуи. Лицо не накрашено, и заметные круги под глазами говорят о том, что ночь она провела в борьбе с черной кобылой своих кошмаров. Подобранные волосы приоткрывают уши, в каждой мочке блестит бриллиант, маленький, однако прозрачный и голубой, как Венера на вечернем небе.

– Скажи мне, что случилось.

– Ничего.

Алина садится на стул перед письменным столом мужа и продолжает молчать. Она бросает на Тина Пуйуа испепеляющий взгляд, в котором ненависть сверкает сильнее, чем голубые бриллианты в ее ушах. Она испытывает отвращение к нервным тикам этого головореза, ей оскорбительно его навязчивое присутствие в ее личной жизни все двадцать четыре часа в сутки. Она кладет ногу на ногу и сжимает губы, потому что в присутствии Тина она не намерена говорить ни слова. До Мани доходит.

– Выйди, Тин, – велит он.

Молодой человек, дважды дернув головой, отбрасывает назад прядь волос и встает с надменным видом. За Мани он отдаст жизнь, но неприязнь между ним и Алиной взаимна, и он тоже не старается это скрывать. Он выходит и закрывает дверь.

– Ну теперь, наконец, скажи мне, что стряслось, – говорит Мани своей жене, собираясь с духом в надежде, что дело не слишком сложное. Голова у него забита мыслями о Нарсисо, и он чувствует себя неспособным терпеть супружеские упреки в этот момент. Он смотрит на нее жестко, заранее устав от еще не начатого спора. Он, конечно, обожает ее, пусть только она не создает ему проблем.

Не открывая рта, Алина роется в сумочке и вынимает оттуда конверт. Она встает, кладет его на письменный стол и садится снова. В ее действиях есть нечто вызывающее – жест в духе Джеймса Дина [39]– что вселяет в Мани тревогу, и он колеблется, прежде чем взять конверт в руки. Он смотрит на жену, допрашивая ее взглядом, умоляя об отсрочке, о липшем миге, пока не случилось то, чему суждено быть, – но она, не уступив, возвращает ему взгляд.

Мани в отчаянии. Он не знает в чем дело, но это нечто огромное, тяжкое и невыносимое – то, чему суждено случиться, – и с этим ничего не поделаешь, оно уже нависло над ним. Он открывает конверт, разворачивает лежащую в нем справку и читает: «Клиническая лаборатория. Доктор Хесус Онофре. Сеньора Алина Жерико де Монсальве. Тест на беременность: результат положителен».