Счастливый слон - Анна Бялко Страница 26

– Нет, этого не было. Абсолютно нет.

– Лиз, если все-таки что-то было, не надо это скрывать. Это только будет говорить в вашу пользу.

– Нет, нет. – Ведь стук в дверь не является физическим воздействием, правда?

– Лиз, но я вижу, вы напуганы, – настаивала Марсия. – Что же тогда? Он вам как-нибудь угрожал?

Я подумала, прежде чем ответить.

– Нет, Марсия, пожалуй, что и угроз прямых не было. Просто я показала ему бумаги, объяснила про алименты, про дом и про пакет акций, он, естественно, рассердился, вышел из себя и сказал, что не заплатит мне ничего. Мы покричали друг на друга, и я заперлась в спальне. Разговор так и остался незаконченным, и я уезжаю, потому что мне как-то не хочется его продолжать. Это неправильно?

– Это совершенно правильно, – сказала Марсия. – Вам незачем трепать себе нервы, Лиз, и я говорила вам, что и бумаги вы понесли сами зря. Все должно происходить по установленной законом процедуре, и так всегда лучше для всех.

– Марсия?

– Да?

– Скажите, пожалуйста, а все-таки... Может быть, то, что я сделала... Я до сих пор не уверена, что все это было правильным. Понимаете, муж... он говорил, что я его предала, что я трясу грязное белье, что мы могли все решить сами... Я думаю, может быть, он был прав? Ну, если не с точки зрения закона, то как-то... по человечески, что ли? Мне и самой кажется, что это не очень этично...

Марсия рассмеялась в трубку.

– Это фантастика, Лиз. Знаете, когда еще давно, в колледже, я читала Достоевского, это же ваш, русский, писатель, я совершенно не понимала характеров его персонажей. Мне постоянно казалось, что они делают что-то не то, особенно женщины, их поступки лишены всякой логики. Он ее бьет, а она на него молится. Но потом, когда я стала работать... У меня бывают и русские клиенты, и, глядя на них, я понимаю, что Достоевский был прав. Мне все равно это недоступно, но я вижу, что именно русскую душу он понимал очень правильно. Русским, особенно женщинам, так свойственна эта... Как бы сказать? Самопожертвенность. Вас обидели, унизили, обманули, вы убегаете из собственного дома, за который вам предстоит борьба – и вы спрашиваете меня, справедливо ли вы поступили с вашим обидчиком? И я вам скажу, Лиз, что ваш случай, к счастью, еще очень благоприятный, вы уходите не нищей с маленьким ребенком, и далеко не нищей, а бывает ведь и такое. И все равно – вас волнует, справедливо ли вы поступили? Поезжайте спокойно, Лиз, постарайтесь отвлечься и ни о чем не волнуйтесь. Все будет в порядке. Оставьте мне только на всякий случай свой телефон.

– Он не менялся.

– А вот это я посоветовала бы вам обдумать. Может быть, имеет смысл взять новый номер. Муж обязательно будет вас искать, зачем вам новые неприятности? Смените номер, скажите его мне, и вы будете в безопасности. В случае необходимости я сама вас с ним свяжу.

Я обещала ей обдумать этот вопрос, поблагодарила и распрощалась.

Ну вот. Теперь уж точно все. Я выкатила машину из гаража, вышла, чтобы закрыть за собой тяжелую дверь, обернулась на дом в последний раз. Неужели, действительно, в последний? А кто знает? Может быть, я и в самом деле больше сюда не вернусь. Жалко? Конечно. Тут прошло много моих лет, и все они были счастливыми до последнего времени. Но, может быть, это правильно – жизнь меняется, и мы должны не застывать в своих скорлупках, а меняться вместе с ней?

На ум пришли строчки откуда-то из русской литературы: «Прощай, дом! Прощай, старая жизнь! Здравствуй, новая жизнь!» Откуда это? Кажется, из какой-то пьесы Чехова. Ну, я сегодня вся такая литературная – то Чехов, то Достоевский. Что характерно, и классики-то все русские. Значит, так тому и быть. В Москву, в Москву! И уж точно я постараюсь построить себе новую жизнь. Для начала постараюсь как можно меньше думать о старой. Даже если это будет нелегко.

Неделя в Нью-Йорке прошла одновременно и спокойно, и суетно. Я, словно оставив в Бостоне вместе с прежней жизнью и все эмоции, к ней относящиеся, как-то отстранилась, отключилась, расслабилась и просто жила, как будто у меня отпуск. Спала до полудня, гуляла в Центральном парке и кормила уток, сидела в кафе. Ну, и делала попутно какие-то дела. Открыла несколько новых счетов в разных банках, перераспределив все деньги наиболее разумным, как мне казалось, образом и вернув Нику его часть с наших совместных счетов. Проконсультировалась у биржевого маклера и заложила для себя инвестиционный портфель. Может, это и была глупость, но мне хотелось, чтобы деньги не лежали совсем уж мертвым грузом, а как-то работали, а акции я постаралась выбрать с минимальным риском.

Номер телефона я так и не поменяла, но Ник за все время не позвонил мне ни разу, Марсия тоже, из чего я поняла, что процесс идет своим ходом. Зато я восполнила пробел разговорами с мамой и с Женькой. Поговорить с сыном, правда, удалось только один раз, во время которого он сообщил мне, что у меня кризис среднего возраста (спасибо, хоть не климакс), он все понимает и надеется, что это быстро пройдет. Интересно, а про отца своего он что-нибудь понимает? Надо еще разобраться, у кого из нас этот самый кризис. Но мужикам все можно, ясное дело, у них групповая солидарность, а я, значит, и слова не скажи. Хотя я как раз и не сказала. Я не рассказывала Женьке деталей – ни про зайчиков, ни про то, как я все узнала. Пусть уж это будет на совести Ника.

Зато с мамой мы общались каждый день, и иногда по два раза, хорошо, что в гостиничном номере не было никакой еды.

Еще я пару раз сходила в театр на Бродвей, совершенно не запомнив, что именно смотрела. Обошла бесконечное количество магазинов, почти ничего не купив, кроме подарков московским родственникам. Хотя нет, себе я тоже купила подарок, правда, не в магазине. Зайдя в интернет со своего ноутбука, я обнаружила на е-бэе роскошную сумку – «Гермес Биркин» (для тех, кто понимает), на которую безнадежно облизывалась в течение нескольких последних лет. Ну не могла я, будучи в здравом уме, выложить за сумку несколько тысяч долларов. Это безумие. А тут... Сумка продавалась прямо здесь, в Нью-Йорке, доставить ее обещали на следующий же день. В конце концов, миллионерша я или кто? Могу позволить себе хоть какую-то безответственную выходку? Я все равно столько всего натворила, и если не сейчас, то когда же... Волна экстравагантности захлестнула меня, я кликнула мышкой, отправила требуемую сумму...

Наутро на стойке портье меня ждала тщательно упакованная роскошная оранжевая коробка с сумкой моей мечты. Я давно не испытывала такого удовольствия от покупки, так, чтобы руки тряслись, пока открываешь коробку. Даже денег было не жалко, честное слово, хотя безумие, безумие! Такая прекрасная, светло-золотисто-коричневая, а кожа! И даже то, что она была не совсем новой, ее не портило. Во-первых, гермесовские сумки все равно вечные, во-вторых, никто, кроме меня, не знает тайны ее происхождения, в-третьих, за новой надо много лет в очереди стоять, а мне на следующий день привезли. Я тут же переселила в нее все свои пожитки и больше с ней не расставалась.

Так, с сумкой на локте и чемоданом, скачущим за мной на колесиках, я и вступила в аэропорт. Отстояла длиннющую очередь на безопасность, разулась, обулась, подошла к стойке регистрации. Все совпало – рейс, направление, место. Снова контроль безопасности, бесконечные коридоры, магазины дьюти-фри... В сумке зазвонил телефон. Я поглядела на номер. Ник.