Взятие Вудстока - Том Монте Страница 26

На следующее утро, шестнадцатого июля, я поехал в Бетел, в закусочную «Аптека Ньюмана», чтобы съесть мой любимый завтрак: яичный салат и бекон на тостах. Еще не до конца пришедший в себя после вчерашних событий, я заказал сэндвич и взял местные газеты, почти не сознавая того, что происходит вокруг, — пока не заметил, что все посетители аптеки не сводят с меня глаз и на лицах многих из них написано возмущение.

Переведя взгляд с этих лиц на газету, я увидел занимавшее целую страницу объявление: «Чтобы дать вам три дня мира и музыки, мы покидаем Уоллкилл и перебираемся в Уайт-Лейк, штат Нью-Йорк». Далее разъяснялось, что политические разногласия вынудили перенести фестиваль в Уайт-Лейк, где имеется в два раза больше свободного места, а это означает, что присутствовать на фестивале сможет даже большее число людей. Завершалось все фразой: «Увидимся в Уайт-Лейке на первой „Выставке эры Водолея“…» — так поначалу назывался фестиваль — «…15, 16 и 17 августа».

Руки у меня задрожали. Я поднял глаза на людей, набившихся в закусочную, и какой-то мужчина, точно он только этого и ждал, гневно заорал:

— Это твоих рук дело, Тейхберг! Кому здесь нужны гребанные наркоманы и извращенцы? Ну так мы тебе покажем! Будь спокоен, скоро от твоего отеля ни хрена не останется!

И сразу же в закусочной поднялся шум и крик. На меня дождем посыпались гневные проклятия и угрозы. Впрочем, небольшое число людей пыталось меня защитить. Несколько, готов признать это, испуганный, я снова уткнулся в газету, почти отключившись от стоявшего вокруг шума и гама, и вдруг сообразил, что заварил самую большую в моей жизни кашу, а все прочее — включая и эту истерическую толпу — просто хор из античной трагедии.

И когда я понял это, на меня снизошло подобие нирваны. Не ощущая и тени страха, я заплатил за сэндвич и направился к «бьюику», а толпа хулителей и защитников двинулась, окружив меня, как если бы я был оком некоего тайфуна, следом. Одни жалобно стенали, другие грозились меня убить.

— Еврейский выродок! Думаешь, мы будем сидеть сложа руки и смотреть, как ты губишь наш город? Мы выставим отсюда и тебя, и твоих грязных хиппи еще до того, как это случится.

Впрочем, воплощением дьявола я представлялся не всем. Бок о бок со мной шла Эстер Миллер, женщина семидесяти — а может, и девяноста, я никогда не мог сказать точно, — лет. Беловолосая и морщинистая, Эстер владела стоявшим на городской площади отелем-развалюхой в тридцать комнат, из которых ей каждый сезон удавалось сдавать лишь три-четыре. Теперь она взяла меня за руку, а после и обняла:

— Сегодня утром, Эллиот, у меня разобрали вперед все комнаты. Спасибо. Это твоя заслуга. — Сказав это, она повернулась к толпе и закричала. — По-вашему, он губит город? Да Эллиот просто спас нас всех, идиоты!

А следом и Эл Хикс, владелец местного бакалейного магазина, пожал мне руку, сказав:

— Это первая удача, какая выпала нам за пятьдесят лет.

Впрочем, на хулителей моих все это большого впечатления не произвело.

— Ты хоть знаешь, что сделают с нашим городом город пятьдесят тысяч хиппи? — орал кто-то из них. — Они его с землей сравняют. Это ж наркоманы — днем они буду грабить нас, а ночью коров насиловать.

Я открыл дверцу «бьюика», уселся за руль, а толпа продолжала орать мне в спину. Кое-кто даже колотил кулаками по стеклам машины. И многие повторяли:

— Мы еще покажем и тебе, и твоим сумасшедшим родителям! Ты слышишь нас, Тейхберг? Слышишь?

Это был хороший вопрос. Какая-то часть моего сознания с опаской регистрировала все происходившее, но другая тешила себя буйными фантазиями. Наконец-то, после более чем десяти лет надежд, они начинали осуществляться. Я жил в туристском городе, который не посещался туристами, да их сюда и заманить-то было нечем. Единственная претензия Бетела на место в истории состояла в том, что он был кладбищем мафиози. В 1920-х боссы мафии, приканчивая где-нибудь в Куинсе или Бруклине прежнего коллегу, совершали двухчасовую поездку по скоростной магистрали штата Нью-Йорк и зарывали труп в Уайт-Лейке, где его никто уже и никогда отыскать не мог. Это был город, в который и живые, и мертвые приезжали затем, чтобы исчезнуть навсегда. Теперь же его предстояло возвратить к жизни самому большому, какое когда-либо видел мир, сборищу людей.