Пощечина - Кристос Циолкас Страница 26

— Что?

Точное попадание.

— Что? — передразнил его Гарри и расхохотался. — Подтяни штаны, осел, — сказал он по-гречески. — Кому приятно смотреть на твою жирную волосатую задницу?

— Они мне велики. — Алекс был не способен составлять сложные предложения. Он продолжал увлеченно копаться в двигателе.

— Ты толстеешь, приятель.

После развода Алекс набрал как минимум двадцать килограммов. В основном по вине его матери. Он переехал в дом родителей, и миссис Кирьяку готовила ему три раза в день. И это не считая жирных обедов во время рабочего дня, которые он брал на вынос в каком-нибудь кафе. А также не считая чипсов и шоколадных батончиков, которыми он перекусывал в перерывах между работой. Не только мама его была виновата. Алексу всегда не хватало честолюбия, а после того, как Ева ушла от него, он перестал следить за собой и постарел. Они с Гарри были ровесники — родились с разницей всего в одну неделю, — но Алекс выглядел лет на десять старше. В нем все еще можно было разглядеть симпатичного юношу, с которым Гарри учился в школе, который был его лучшим другом вот уже более двадцати лет и выступал шафером на его свадьбе, но женщины на него больше не заглядывались.

Задумав купить автомастерскую в Алтоне [46], Гарри предложил Алексу стать его компаньоном. Тот взял его руку, с гордостью пожал ее; в глазах его друга стояли слезы. Я ведь не бизнесмен, приятель, ответил он, плохой из меня компаньон. Он был прав. Будь Алекс его компаньоном, он давно прибил бы его. Алекс обожал возиться с автомобилями и грузовиками; он был превосходным, добросовестным механиком, но бумажную работу ненавидел и не любил общаться с клиентами. Он терпеть не мог заниматься финансовыми отчетами, сразу зажимался, умолкал, уходил в себя. На Гарри он работал вот уже двадцать лет, и каждый год Гарри давал ему премию и регулярно повышал зарплату. Алекс был благодарен ему, но Гарри был уверен, что, будь он менее справедлив к своему другу, тот все равно не стал бы жаловаться. Из-за этой его малахольности Ева и ушла от мужа. Когда Алекс получил специальность и начал зарабатывать, его родители внесли первый взнос за небольшой домик в Ричмонде [47], и он регулярно, из года в год, выплачивал кредит. Но даже после рождения ребенка Алекс не задумался о том, чтобы переселиться с семьей в более просторный дом. Гарри полагал, что Алекс спокойно обошелся бы и без женитьбы, если б его родители не боялись остаться без внуков. Он женился из чувства долга — так же, как делал все остальное. Развод друга Гарри ничуть не удивил, и он не винил Еву за то, что она бросила мужа. Алекс никогда не изменится. Его вполне устраивало то, что он имел: у него была своя комната, ему нравилось пить с друзьями, которых он знал тридцать лет, каждые две недели и на православную Пасху он виделся со своими детьми, у него была полноценная работа в мастерской Гарри. Алекс наверняка считал, что жизнь удалась. Возможно, и удалась, думал Гарри, он был избавлен от стрессов. Только это была какая-то завершенная жизнь, которая, казалось, больше ничего не могла предложить его другу.

— Тебе надо худеть, старик. Лишние килограммы, что ты набрал, вредят твоему здоровью.

— Ты прав.

— Начал бы ты снова играть в футбол по выходным.

— Непременно, приятель.

— И перестань жрать суррогатное дерьмо из закусочных. Отныне на обед ты ешь только сэндвичи с салатом.

Алекс высунул голову из-под капота и посмотрел на своего друга:

— Черта с два. Какой смысл стараться дожить до старости, если для этого я должен питаться, как кролик? Мне нравятся пироги и гамбургеры.

— Что с двигателем?

— Машина перегрелась. Не могу найти утечку в радиаторе, поэтому проверяю вентилятор.

— Чья машина?

Алекс пожал плечами:

— Не знаю. Кон оформлял заказ.

И тут до него вдруг дошло, что обычно его босс по понедельникам не приезжает так рано в эту мастерскую. Гарри с Сэнди недавно открыли еще одну станцию техобслуживания, в Мурабине [48], и последние месяцы новый бизнес отнимал у Гарри почти все время.

Гарри ухмыльнулся, словно видел, как складываются мысли в голове его друга.

Алекс вытер руки, положил полотенце и предложил ему сигарету.

— Так что тебя привело сюда так рано?

Гарри взял сигарету, Алекс дал ему прикурить.

— Хочу с бумагами поработать.

Алекс вскинул брови:

— А что, есть проблемы?

Гарри глянул на дорогу. Машины длинной вереницей медленно ползли в город. Вокруг простирался однообразный равнинный ландшафт пригорода — серый, блеклый, функциональный и унылый. Пляж, находившийся на удалении всего нескольких кварталов, тоже казался мрачным и непривлекательным в сравнении с искрящейся изумрудной полоской моря, разливавшегося сразу же перед его палисадом. Боже, подумал он, как я ненавижу эти гнусные западные окраины.

— Да, пожалуй, — наконец ответил он.

Алекс взял свое полотенце, затушил окурок и вновь занялся двигателем. Это означало, как догадывался Гарри, что разговор окончен. Какого бы мнения ни придерживался Алекс — если таковое у него вообще было, — свои мысли он будет держать при себе.

Гарри молча докурил сигарету и затем прошел в свою контору — небольшую пристройку с односкатной крышей, которую он сложил на скорую руку, когда купил эту мастерскую. Порывшись в шкафу, он нашел бухгалтерские книги, включил радио и сел работать.

Порой, изнывая под грузом забот, Гарри с тоской вспоминал то время, когда он был обычным работягой. В отличие от Алекса он никогда не бредил машинами, зато всегда стремился найти причину поломки того или иного механизма. Его мать — да благословит Господь ее душу, — видя, как он все время что-то пытается починить — сгоревшие тостеры, разрядившиеся аккумуляторы, неисправные игрушки на батарейках, — жила в постоянном страхе, что ее единственное, ее любимое дитя убьет током. Сделай же что-нибудь, кричала она на мужа, останови его, ведь он убьет себя. Заткнись, рычал в ответ отец, оставь ребенка в покое. Хочешь, чтоб он вырос придурошным пусти [49]. Не трогай его. И его отец — да благословит Господь и его несчастную душу — вместо того, чтобы ругать сына, помогал ему исследовать сложный мир электрических схем и проводов, а в один прекрасный день разрешил Гарри ремонтировать их семейный автомобиль. Когда они вдвоем, отец и сын, колдовали над двигателем, между ними возникало единение, в котором матери Гарри не было места. Только на кухне и вообще в доме он чувствовал себя неуютно. Его родители могли неделями не общаться друг с другом, обмениваясь лишь дежурными фразами. Гарри с раннего возраста научился ценить такие периоды затишья. Не выносил он, когда тишина взрывалась и родители изливали друг на друга свою ненависть. Зачинщицей ссоры всегда была мать. Ты — животное, неожиданно заявляла она мужу за ужином. Насильник, дегенерат. Ее муж продолжал молча есть. Ты не знаешь своего отца, доказывала она сыну. Он постоянно таскается по шлюхам, постоянно грешит против Бога и природы. И Гарри ждал того момента, когда отец, не выдержав, поднимется и ударит ее. Он молился, чтобы отец ограничился одним тычком или пощечиной. Иногда тот снимал ремень, и Гарри спешил вмешаться, просил отца прекратить. Но Тассиос Апостолус был сильный мужчина, он отпихивал сына в сторону. Когда-нибудь ты поймешь, говорил он Гарри, что женщины — исчадия ада. Гарри удалялся в свою комнату и, стараясь отвлечься от скандала, чинил свои игрушки, радио или старый черно-белый телевизор, который отдал ему отец. Когда он снова выходил из своей комнаты, отец уже сидел перед телевизором, мать — гладила или шила на кухне. Порой он видел, что блузка на ней разорвана, в уголке ее рта запеклась кровь. Зато они уже не дрались и не орали. Гарри радовался, что в доме вновь воцарилась тишина.