Привет, Галарно! - Жак Годбу Страница 26

—Франсуа, посмотри, что Артур тeбе купил!

—Если меня так долго не было, это потому, что нелегко было починить твой фургон.

—Как ты гам? Иди сюда, давай вместе поглядим!

—Я даже отдал в ремонт крылья, они совсем проржавели. Смотри, у тебя четыре новые шины.

Они, наверное, выкупили мою закусочную. Артур наверняка узнал от нотариуса, что я собирался от нее избавиться, кроме того, он, должно быть, попросил механика починить мой старый автобус, чертов Артур, он такой внимательный, добрый, как Альдерик, знает, когда и кому дать, пот он, «Король хот-догов» на четырех колесах, сверкающий, элегантный, блестящий, как праздничная передвижная платформа на карнавале в Квебеке. Жак сядет за руль повыпендриваться, даром, что ли, он теперь истошно сигналит.

—Ты выходишь или как?

—Теперь-то мы будем вместе.

—Уже не расстанемся, вот увидишь!

—Давай, иди же! Смотри, так и дождь пойдет, пока ты будешь сидеть за своим забором.

—Не валяй дурака!

—Автобус-то теперь выжимает пятьдесят миль в час, и это в гору...

—Бери чемодан, поедем все втроем.

—Куда?

—К маме.

—Нужно отвезти ей шоколадных конфет.

—И книжек.

—Прихвати свою, знаешь, как ей будет приятно?

—Иду.

Я вернусь в дом выключить свет и телевизор, запихну несколько свечей в свой рюкзак, джинсы, печенье, мои тетрадки.

—Мне нужно перекинуть лестницу с другой стороны, подстрахуйте.

Они подставят мне свои руки, и мы обнимемся, смеясь, толкая друг дружку, и это будет означать — не на жизнь, а на смерть, один за всех, все за одного, король умер, да здравствует король! Потом мы бегом ринемся в закусочную, соседи будут недоумевать, что это мы вдруг распелись, но они быстро узнают папины мотивы и песни, которые вечерней порой разносились над озером, достигали каменных стен церкви, а затем затихали.

И будет белое шоссе, и фонари будут стоять как часовые со слегка поникшими головами, потому что они вот уже три года как без отдыха и все надеются, что когда-нибудь, получив команду, все же придет им смена. Это будет большой праздник: мы остановим автобус за городом, в поле, я встану к плите и поджарю им мясо и булочки, они конечно же захотят пива. Сидя на крыше закусочной, спустив ноги и болтая ими, мы будем есть сосиски и презрительно поглядывать на идущие мимо машины, а водители за рулем испугаются этих придурков, пляшущих на крыше устаревшего автобуса, который выехал прямо из эпохи безумных лет или из музея. Затем мы продолжим путь, бросая через окна конфетти из разорванных в мелкие клочья бумажных салфеток. Наступит ночь. На границе, в Роус-Пойнт, наш автобус подвергнут досмотру и перевернут все верх дном, потому что мы будем выглядеть, как контрабандисты, заговорщики, но потом таможенники все поймут и посмеются вместе с нами, я угощу их квебекскими хот-догами, пальчики оближешь: американцы-то знают, что такое хороший хот-дог. Мы по очереди будем спать на полу, сменяя друг друга за рулем, и приедем свеженькими в Лоуэл, где мама найдет своих кровососов здоровыми, прожорливыми, веселыми и довольными.

Мы с трудом отыщем ее дом: в маленьких городках — извилистые улочки, и два или три раза идя по кругу, нам придется упереться в один и тот же тупик, но в конце концов какой-нибудь душевный молочник — он уже с четырех утра на ногах — нам скажет:

— Идите за мной, я вас туда отведу.

Дом будет, конечно же, старым, деревянным, выкрашенным в белый цвет и с зелеными ставнями. На крыльце мы немного стушуемся, но потом начнем весело спорить, кому звонить первому. Потом дверь широко распахнется, «Mrs. Galarneau. Of course, come in. Marise! Some visitors for you» [72]. И мама спустится по лестнице — она, оказывается, только что уснула — и, подхватив полу своего пеньюара одной рукой, а другую протянув нам навстречу, устремит на нас увлажнившиеся глаза в обрамлении длинных обсыпанных росой ресниц, и скажет, смеясь: «Родные мои, а вы что тут делаете? Я вас и не ждала. Ну надо же! Ваш отец на рыбалке, он будет так вам рад!» Она постареет, она лишится памяти, ее черные волосы поседеют, щеки впадут, руки покроются морщинами, но мы скажем ей: «Мама, ты совсем не изменилась, ты такая, как была раньше, нам всем троим так тебя не хватало! Альдерик шлет тебе нежный привет, он сказал, что приедет следующим летом. По дороге на море в Кейп-Код он к тебе обязательно заедет, а пока посмотри, какими мы стали сильными».

—Вы, наверное, проголодались с дороги, у меня есть рыба.

—Но у меня закусочная, мама.

—У тебя, Франсуа?

—Артур с Жаком работают у меня поварятами, это передвижная закусочная, иди посмотри.

Она раздвинет муслиновые шторы над входной дверью.

—Франсуа, это замечательно!

—И это еще не все. Ты знаешь, что он пишет книгу? Жак ему поможет...

А

Happy Birthday to you

Happy Birthday to you

Happy Birthday dear Galarneau

Happy Birthday to you

Конечно же, я пою фальшиво, у меня нет папиного таланта, я не посещаю вечернюю службу, но это не означает, что следует пропустить мое двадцатишестилетие: каждое очередное восемнадцатое октября требует остановки вращения Земли вокруг своей оси. Это происходит следующим образом: требуется стол, поверх него — белая скатерть, картонные стаканы, игристый нектар «Кристэн» и трехслойный торт, залитый сверху глазурью с кленовым сиропом. На этот раз я не стал делать целого дела из приготовления торта, в том смысле, что я давно уже запасся всем необходимым, но забыл о моем дне рождения и потому должен был удовольствоваться кукурузной мукой и водой, и тем не менее благодаря дрожжам торт получился, как небоскреб на розовом подносе.

Я ставлю его на стол, втыкаю в него двадцать шесть свечей, поворачиваюсь к солнцу и, как Яхве, говорю ему: «Минуту тишины». Я зажигаю свечи, считаю до трех, и замершая на миг Земля начинает вращаться вновь с такой силой, что они гаснут в один миг и, значит, мое самое сокровенное желание будет выполнено. Happy Birthday!

—Ты уж извини меня, Галарно, мне пришлось весь дом обыскать, чтобы найти тебе подарок, но так ничего и не нашлось.

—Значит, надо было лучше искать.

—Послушай, не выходя, нужно было найти что-то на месте...

—Вот именно.

—Что «вот именно»?

—Тебя интересовало, что бы меня порадовало на мое двадцатишестилетие?

—Я что-то не понимаю.

—Взлететь сорокой, вскарабкаться на стены, пойти на танцы, вот так. Смотри сюда!