Нео-Буратино - Владимир Корнев Страница 26

Домой Тиллим пришел поздно и сразу же направился к соседу-музыканту. Уверенно постучав в дверь, Тиллим нарушил ночную тишину и прервал чуткий сон Левы.

— Кто там? — донеслось из-за двери.

— Это я, Тиллим Папалексиев. Давай мебель таскать: она мне больше не нужна.

— Я уже сплю. Ты, наверное, думаешь, что во сне человеку нужны книжные шкафы?

— Брось издеваться и отдавай мою раскладушку!

— Нет, вы подумайте — я над ним издеваюсь! Разбудил человека среди ночи и требует раскладушку! Я сплю на ней.

— Зато я не могу спать: на твоем диване мне снятся странные сны. Забирай его немедленно.

— Отстань, Тиллим, иди проспись: утро вечера мудренее. Я все равно тебе сейчас не открою.

У Левы не было никакого желания таскать мебель, к тому же ему казалось, что подобные перестановки и передвижения тяжестей среди ночи у Папалексиева начинают превращаться в маниакальную страсть. Тиллим ненадолго затих, понимая, что его предложение несколько несвоевременно, но перспектива провести ночь на злополучном диване была для него неприемлема, и он опять заскребся в дверь.

— Ну что еще? — недовольно отозвался Лева.

— Хочу вернуть твою мебель.

— Да забери ты ее себе! — в ярости проревел Лева. — А мне дай поспать.

Он услышал, как заскрипели половицы в коридоре: Папалексиев отправился восвояси. «Ну наконец-то! Теперь я хоть посплю спокойно», — подумал Лева и перевернулся на другой бок, но не прошло и пары минут, как раздался упрямый стук. Папалексиев с новым рвением кинулся барабанить в дверь.

— Ты меня с ума сведешь, неугомонный ты наш, — произнес Лева тоном, в котором отеческое участие сочеталось с едкой иронией. Он понял, что спать ему сегодня не придется.

— Я там все написал, только распишись, — вещал Тиллим. — Под дверью расписка, а в замочной скважине ручка. Только поставь подпись.

Лева окончательно пробудился, но Тиллимовой затеи понять не мог и в потемках, с грохотом ударяясь о рояль, стал пробираться к двери, недобрым словом поминая мать Папалексиева.

— Какая еще расписка? За каким… Для чего? Где там еще расписываться? — выкрикивал Лева, забыв об интеллигентских приличиях, вставляя между вопросами меткие характеристики личности Тиллима и комментарии к его замечательным поступкам. — А в прошлый раз… — вспоминал Лева, открывая.

— Извини, конечно, — сконфуженно пролепетал Папалексиев, — ты мог бы и света не включать, я все написал как полагается, только распишись, а то завтра забудешь. Вон там, внизу!

— Забудешь что? Чего ты вообще от меня хочешь? — говорил Лева, нашаривая выключатель. Разобравшись с освещением, он подобрал с пола листок, развернул его и прочитал следующее:

«Я, Лев, сосед Тиллима Папалексиева, отрекаюсь от своей мебели в пользу моего соседа Тиллима Папалексиева. Список передаваемой в вечное владение мебели:

1) диван зеленый с ручками деревянными, 1 штука.

2) книжный шкаф с внутрисодержимыми книгами в количестве 123 штук.

3) шкаф, содержащий 152 книжки, 1 штука.

Подпись»

В это же время Тиллим решил показать широту своей души:

— Я так прикинул, наверное, я все же оставлю тебе раскладушку, раз ты на ней уже привык. В общем, владей: ты же знаешь, если я что сказал — как отрезал.

Передислокация мебели под покровом ночи, знакомая старому дому, как и следовало ожидать, пробудила жильцов, после чего дом еще долго не мог уснуть. Сам Папалексиев, измученный и расстроенный, раздраженно ворочался, проклиная свою любимую раскладушку, куда он улегся прямо в выходном костюме. Сердце его переполняла обида на людей, которые не отвечают за свои слова. Тиллим ворчал себе под нос: «Дурак я! Надо было позвать соседей в свидетели, когда он сказал: „Забери мебель себе“».

Было душно и жарко. Пришлось подняться, преодолевая усталость, и открыть окно. С досады Тиллим так дернул на себя изящную медную ручку, что стекло задребезжало, окно с шумом распахнулось, и в этот миг комната наполнилась благоуханием. От такого аромата голова закружилась, и Тиллим плавно осел на пол. «Помойка так пахнуть не может, — глубокомысленно рассудил он. — Это запах цветов».

Выглянуть в окно, чтобы убедиться в истинности своего предположения, он не успел, потому что за спиной послышался визг дверных петель. «Наверно, Лева в отместку пришел», — догадался Тиллим.

Из растворившихся дверей повеяло холодом, и когда Тиллим поднял глаза, то пожалел, что не художник, а всего-навсего писатель. Открывшаяся его взору картина была достойна кисти старых мастеров. Перед ним стояла женщина, которую еще пару дней назад он принял бы за свою знакомую из Дворца бракосочетания, теперь же Папалексиева сбил с толку внешний вид ночной гостьи: она была слишком похожа на роковую актрису с портрета в Авдотьиной прихожей. Нет, на ней не было бального платья с кринолином и среди ее аксессуаров отсутствовал древний щит, однако ее убор был вполне в духе той романтической эпохи: просторное белоснежное одеяние, украшенное изумительными кружевами, чудным шитьем тончайшими золотыми нитями и жемчугом, мягкими складками спускалось вдоль тела, оставляя открытыми красивую шею дамы, нежно охваченную бриллиантовым колье, и полные чувственные руки; свободно ниспадая на пол, платье причудливыми волнами улеглось к ногам таинственной незнакомки, так что могло создаться впечатление, будто это сама Афродита Пеннорожденная, выйдя на берег из пучины морской, первым делом решила нанести визит несравненному Тиллиму Папалексиеву. Из складок ее одежд, трепеща пестрыми крылышками, выпархивали невиданные бабочки, в воздухе тихо звучала дивная, чарующая мелодия, напоминавшая сладкоголосые соловьиные трели и явившаяся на смену зловещему карканью городских ворон. В простертых к Тиллиму руках дама держала бокал с кипящим пурпурным напитком и редкой красоты розу. «Роза! Из двора пахнет розами!» — вдруг осенило Папалексиева, и только в этот миг он почувствовал, что сказочный аромат с приходом гостьи стал еще сильнее, волнительнее. Незнакомка смотрела на Тиллима и нежно улыбалась.