Sex Around the Clock: Секс вокруг часов - Андрей Кучаев Страница 26

Зря были истрачены последние доллары из заветной заначки. Вспомнился только рассказ про чиновника, который наврал, что любит черных женщин. В мою провинцию, как у Леонида Андреева, приехал тоже цирк, и тоже среди ночи я просыпался с пересохшей от спирта глоткой и смотрел на спящую с ужасом. Она исчезла сразу, как я ей отвалил зелени на по крайней мере пять негритят.

Потянулась зима. В Центр я не заходил, леди Гвиневера-Гвендолин не звонила. Соответственно, о книжке речи не было. На девок денег – тоже. Я носил вещи матери на рынок за метро Молодежная, на это жил, точнее – пил. Хотя жизнь кончилась.

И все-таки однажды я не выдержал, поехал в Центр. Сердце колотилось уже в метро. Сошел на Ногина, вышел к Политеху и долго шел пешком по Моросейке, пытаясь успокоиться. Мимо клубов сомнительного толка, где псевдорассеянные вышибалы высматривали клиентуру из-под спущенных век, за их спинами ковровые дорожки манили наверх, лампочки на ступенях уже зажглись в ожидании топ и гопстоп менеджеров.

Прошел бульварным кольцом пол Москвы. В Центре, внизу я тормознул сначала в кафе, боясь встретить одну и надеясь увидеть другую. Никого. На здешний кофе жалко было денег, я посидел на стуле поодаль от столиков, посмотрел на слоновую ногу, по которой все струился сверху слоновый елей.

Наконец набрался сил и пошел к лифтам, лифтер прищурился, но смолчал. Своих он, видно, знал в лицо. Пришлыми тут были девицы, спешащие на кастинги, но их всякий мог узнать по безумным глазам и форц-макияжу. Маскарад опять. Меня он принял за ряженого принцем нищего, наверное. Вот и заветная дверь, кодовый замок, кнопки. Я припечатал всю ладонь ко всем, что попались. Дверь сразу открылась. Моя несостоявшаяся Эрато, леди Гвиневера сидела с видом надсмотрщицы. Она ею и была. Головками склоняясь ниже, три ее подопечные цветка тыкали в клавиатуры компьютеров, на экранах графика вызывала из небытия миражи гламура по-русски, уже без приставки «ново». Все освоились с наступившим веком. Я подошел к Илояли, волосы закрывали лицо, головы она не поднимала. Я наклонился к ней и закрыл глаза. Мои губы наощупь нашли ее мягкие, как у зверей, губы и нежно сложились с ними. Мгновение мы разговаривали подрагиванием клювов, как птицы. Потом обоих нас пронизал тот самый ток готовности к безумству, которого люди обычно не делают. Не сделали и мы. Я вышел на носках, как из комнаты умершего. Никто не произнес ни звука.

Гвиневера догнала меня в коридоре. Я не успел в лифт, бросился, было, пешком по-вниз по лестнице, но разве от моей благодетельницы убежишь? Солдат всегда солдат. Она настигла меня и сказала только одну фразу: «Я хотела сказать тебе только одно!» Я ждал, когда она отдышится и придет в себя. «Я много думала – твоя книга… Она слишком… амбициозна для мемуаров… А такая книга… должна быть… как свечечка! Поминальная, я имею в виду». «Хорошо, – сказал я, – поставлю свечку своей книжке. Кстати, это не мемуары, но какая теперь разница!»

Я рванул дверцу лифта и распахнул ее настежь перед моей дамой: «Чтоб ты… чтоб тебя!..» Лифта на этаже не было. Леди Гвиневера шагнула в черную дыру… Мог ли я знать? Мог ли я ее удержать? Вопросы, вопросы…

В этой ситуации мне никого не было жалко. Потому что никто не решился дать волю своим подлинным чувствам.

Прошло время. Я больше не поднимался на лифте в высоком терему, чтоб увидеть свою отраду – мне надолго, видать, хватит того поцелуя в губы. Тем и живу.

Как с остальным? Вы не поверите, но мой рыцарь восстал из мертвых. Он надевает доспехи если не из железа, то из кордовской кожи. И выходит на ристалище, принять бой с женской честью.

Началась новая жизнь нового рыцаря, когда я по ходу зашел к Толе в мастерскую. Теперь я сам норовил угоститься за его счет. Мы поменялись ролями. Он на закуску угощал меня обрезками рыбы осетровых пород горячего копчения, которые заносила какая-то его пассия, надеюсь, она брала их не из бачков с пищевыми отходами.

Здесь, у Толи Жукова, скульптора, я как-то встретил депутатку, как две капли воды похожую на ту, которую я когда-то потрогал в вагоне метро. Ее только что выдвинули, и она на месте проверяла жалобу жильцов на моего скульптора. Обычная история – его теснили бизнесовые мены, используя за деньги местных: сумасшедшую соседку сверху, которую он якобы заливал – это снизу-то! – и алкаша, профессионального понятого здешней ментовки. Толя вяло оправдывался, и дела его были плохи. Я спас положение буквально, сам к тому не приложив никаких усилий, кроме усилий залезть к ней под юбку. Это и решило дело, большего не требовалось. Она почувствовала, депутатка, что я реально западаю на нее. Вдруг разговор совсем переменил русло и тональность. Я смотрел на ее доброе все понимающее лицо и видел даже не сцену в метро, а задницу в том туалете, на этаже восходов и закатов. У меня, видать, был такой вид, какой бывает у попугая, когда ему скажут: «Попка – Сократ!» Это ли не любовь с первого взгляда, как если бы я был Дуранте, а она – Биче, выходящая из церкви? И у меня «марш, марш вперед… знамена выше!» В общем, понятно.

Мы выпили вполне по-людски, я рассказал про рога, которые отбили «эти суки» – тут я катанул десятипудовый рулон типографской бумаги на стоящих внизу под рампой гнусных жалобщиков – столько они не исписали, но способ казни для кляузников должен быть именно такой – мое ноу-хау. «Мы все проверим, вы только не волнуйтесь, товарищи художники! Вам же вредно волноваться!»

Я сел с депутаткой рядом и реально запустил руку ей под юбку – ляжки оказались холодные, но это как раз и возбуждало – мрамор Венеры Родосской! Уверен – лет десять ей никто вот так не залезал в колыбель революции секса и нравов. Тут все было готово к моим услугам, очереди на прием под другими дверями подождут! Софья Власьевна не обманула ожидания: земля была обильна, порядок я смел на нет!

Я готов был отчесать депутатку в толиной ванной, если бы она была. Но ее заменяла кухня с унитазом и раковиной, совмещенная с плитой и столом. Моя руководящая дива сунулась туда, я – следом. Рванулся к трусам – она охнула и плюхнулась на унитаз. Так и застыла – за что приниматься? Еле разобрались, но не до конца… То Толя дергался за чайником, то его телка – мыться. Один раз мы свалились с унитаза оба.

Высокопородную телку я было наладился доставить в Царское Село, оказалось, ее ждал лимузин. На обновленном варианте 24-ой мы прикатили ко мне. Я так понял, что задерживаться депутатке муж вынужден разрешать, а водить к себе избирателей – нет.

Она сразу сориентировлась в моей квартирке, все еще не отсуженной у кооператива. «Это мы уладим в два счета! Нашлись, понимаешь, комбинаторы!». Она разобралась в шкафах, которые мне было все недосуг разобрать, сама нашла спирт, французское белье, а заодно и ночную рубашку из батиста. Ей вещи оказались впору, даже лифчик черного цвета с застежкой спереди ей пришелся под размер и по вкусу – выяснилось, что она не может без такового – боится, грудь «повиснет». Ее собственную сбрую она пыталась надеть заботливо на меня, ибо, как она выразилась, «ты хоть и художник, но баба», «а я люблю, когда меня слушаются»! «Домина?» «Так ведь и переполюсует ориентацию!» Я пошвырял позорное шмотье и повалил ее на арабский сексодром. Домина – пусть будет домина!