Книга иллюзий - Пол Остер Страница 26

Через полчаса после взлета Альма начала свой рассказ. К тому времени мы летели на высоте двенадцати тысяч метров над безымянным графством в Пенсильвании или в Огайо. И проговорила она до нашей посадки в Альбукерке. После небольшой паузы, уже в машине, последовало продолжение, которое длилось два с половиной часа до Тьерра-дель-Суэньо. Пока мы мчались сквозь пустыню, день сменился сумерками, а сумерки ночью. Мы добрались до ранчо – но не до конца рассказа. Повествование растянулось на добрых семь часов, но и оно не сумело в себя вместить всех подробностей.

Вначале Альма постоянно перескакивала с одного на другое, металась между прошлым и настоящим, и мне потребовалось время, чтобы разобраться, что к чему, и восстановить хронологию событий. Все это есть в книге, сказала она, имена, даты, вся фактография, так что в дороге мы не касались жизни Гектора до его исчезновения – у меня будет не один день на ее рукопись. Сейчас важнее были обстоятельства, сделавшие Гектора затворником в пустыне, где он годами снимал фильмы, которые никто не видел. Из-за них, этих самых фильмов, я ехал с ней в Нью-Мексико, и, как ни любопытно было узнать, что на самом деле его звали Хаим Мандельбаум и что родился он на борту голландского парохода посредине Атлантики, все это было не столь уж важно. Как и то, что его мать умерла, когда ему было двенадцать лет, и что его отец, краснодеревщик, никогда не интересовавшийся политикой, был чуть не до смерти избит толпой погромщиков во время La Sетапа Тrаgiса [7]в девятнадцатом году в Буэнос-Айресе. Это подтолкнуло Гектора к отъезду в Америку; отец давно склонял его к эмиграции, и кризис в Аргентине просто ускорил это решение. Не имело особого смысла обсуждать два десятка профессий, которые он успел сменить в Нью-Йорке. А тем более говорить о том, что его ждало в двадцать пятом году по приезде в Голливуд. Я знал достаточно о его раннем киношном периоде (статист, рабочий сцены, эпизодический актер в десятках потерянных или забытых фильмов), и мы спокойно проскочили эти годы. И про его запутанные отношения с Хантом я знал более чем достаточно, так что возвращаться к ним не стоило. Эта история, по словам Альмы, стала для Гектора ложкой дегтя в большом медовом бизнесе, но сдаваться он не собирался, и до пресловутого 14 января 1929 года у него и в мыслях не было уехать из Калифорнии.

За год до своего исчезновения он дал интервью Бриджит О’Фаллон из «Фотоплея». В три часа дня, в воскресенье, она подъехала к его дому на Норт-Орэнж-драйв, а в пять они уже катались по ковру, нащупывая друг у друга самые интересные заветные местечки. Для Гектора, по словам Альмы, это было в порядке вещей, и, надо полагать, то был не первый случай, когда он пустил в ход чары обольстителя и добился быстрой победы. Двадцатитрехлетняя О’Фаллон, симпатичная католичка из Спокана, окончила Смит [8] и приехала на Западное побережье, чтобы сделать карьеру журналистки. Альма, тоже, как выяснилось, выпускница Смита, пустила в ход свои связи и раздобыла копию фотоальбома выпуска 1926 года. Лицо О’Фаллон не впечатляло. Близко посаженные глаза, широкий подбородок, короткая стрижка, которая ей не шла. Но было в ней что-то искрометное, какой-то внутренний огонь, добавлявший глазам блеска, который позволял подозревать в ней озорство или веселость. На фотографии из студенческого спектакля «Буря» О’Фаллон в роли Миранды предстала в вечернем белом платье, с белым цветком в волосах, в позе, которую Альма находила прелестной: такое маленькое, хрупкое и при этом словно наэлектризованное создание – рот открыт, рука выброшена вперед, так и слышишь чеканный шекспировский стих. Журналистка О’Фаллон писала в духе времени. Отточенные ударные фразы, остроумные отступления и каламбуры, которыми она лихо сдабривала свои статьи, обеспечили ей быстрый карьерный рост в журнале. Из всего, что Альме удалось прочесть, статью о Гекторе отличали особая прямота и нескрываемое восхищение центральным персонажем. Ну разве что с сильнейшим акцентом автор чуть-чуть переборщил. О’Фаллон ввернула парочку цитат для комического эффекта, а в общем таким образом, более или менее, он тогда и выражал свои мысли. С годами его английский подтянулся, но в двадцатых Гектор говорил так, как будто он только что сошел с парохода в толпе эмигрантов. Да, судьба занесла его в Голливуд, но еще вчера он мог стоять на палубе, жалкий и растерянный иностранец, такой же, как сотни других, с картонным чемоданчиком, в котором уместились все его пожитки.

И до и после интервью Гектор крутил романы со всеми хорошенькими молоденькими актрисами. Ему нравилось появляться с ними на публике и затворяться с ними в спальне, но все эти интрижки быстро заканчивались. О’Фаллон была умнее других его женщин, и всякий раз, устав от очередной своей курочки, Гектор набирал ее номер. В промежутке между началом февраля и концом июня он наносил ей в среднем один-два визита в неделю, причем в апреле-мае, на которые пришелся всплеск активности, он проводил с ней едва ли не каждую вторую ночь. В том, что он к ней привязался, не было никаких сомнений. По прошествии месяцев между ними установилась доверительная близость, но если менее опытная Бриджит видела в этом знак вечной любви, то Гектор, не питая никаких иллюзий, полагал, что они просто близкие друзья. Он видел в ней своего дружка-приятеля, сексуального партнера, надежного союзника, но это вовсе не значило, что он собирается предложить ей руку и сердце.