Грустные клоуны - Ромен Гари Страница 26

Он задумался, подняв руку с сигарой и устремив глаза в небо…

— Джульетта, или социализм с человеческим лицом, и Ромео, ее вечный поклонник.

Журналисты с минуту молчали. Потом француз задал вопрос местного значения:

— Месье Боше, собираетесь ли вы принять участие в карнавальных торжествах в Ницце?

Вилли рассмеялся.

— Я всю жизнь только этим и занимаюсь. И я счастлив, что деньги израсходованы на конфетти и танцы, а не на пушки и снаряды.

Последняя фраза должна была подчеркнуть его неопределенную репутацию человека левых взглядов.

Он смотрел на журналистов взглядом человека, полностью контролирующего ситуацию. Крошке Мур придется пережить сильнейший шок в своей жизни, и это как нельзя лучше отвечало его имиджу. Впрочем, он вовсе не собирался вырезать ее из фильма, через день-два надо будет собрать пресс-конференцию и объяснить, что это заявление было сделано смеха ради, чтобы поиронизировать над проникновением идеологии во все формы искусства.

— Как поживает клочок лазурного берега, загримированный под Вилли Боше? — произнес рядом чей-то голос.

Вилли обернулся: перед ним, держа руки в карманах черного пальто, стоял Бебдерн. В его облике было нечто от немецкого экспрессионизма, и это нечто делало его похожим на казненного еврея.

— На площади Пайон работает ярмарка, — сказал Бебдерн. — Мы могли бы пойти покататься на карусели. Вы читали сегодняшние газеты? Тысячи убитых в Корее, не меньше в Индокитае. И это только цветочки.

Маленький человечек вызвал у Вилли настоящий прилив нежности.

Он взял его за руку.

— Пойдем, милейший.

Они провели на карусели целый час, и Вилли почти удалось отвлечься и забыть об Энн, но, когда карусель останавливалась, тревожные мысли снова были тут как тут. Фотографы следовали за ними по пятам, и снимок Вилли Боше, сидящего верхом на розовой деревянной лошадке и улыбающегося своей легендарной улыбкой, спустя год появился на обложке книги, посвященной ему Стэнли Робаком. После этого они отправились в «Карессу». Ла Марн выбрал «Карессу» специально для Вилли, посчитав, что тому понравится это название. Вилли добросовестно напивался, но начинал чувствовать, что для полного успеха ему понадобится посторонняя помощь, помощь некоего всемогущего и всесильного Сопрано, тайного властелина мира, способного распознать настоящих сукиных сынов в этой огромной куче дерьма.

— Вот что я скажу, милейший, — орал он. — Гёте был обманщиком. История про Фауста — сплошное вранье. А истина заключается в том, что нет никакого дьявола, готового купить вашу душу. Нет покупателя. Нет дьявола, нет властелина мира. Есть только сволочи — самозванцы голливудского типа, окопавшиеся в Кремле и других местах. Некому покупать вашу душу, которая не стоит даже ломаного гроша. Покупатель существует только в мире Голливуда, на цветной кинопленке. Я сниму фильм на эту тему: «Обманщик Гёте» или «Правда про Фауста». Нет никакого демона-спасителя. Нельзя отправляться за такой добычей в леса детства!

Он невольно вспомнил волшебное заклинание, которому его научила мать:

Тир-тири-лир, тир-тири-лы,

Яблочко красное, лист бузины,

Жду я вас в гости, есть у меня

Рыжая белка ценой в три рубля,

Слово заветное старой совы,

Кроличья лапка, хвост и усы,

Кошкины ушки на мягкой подушке,

Два краснокожих на раскладушке,

Один негритенок на толстой пчеле,

Старая дама на помеле.

А теперь, кто знает счет,

По-английски всех сочтет:

Раз, два, три, четыре:

Первый кто? Конечно Вилли.

— Что? — испуганно спросил Бебдерн. — Это еще что такое?

— Моя задница, — спохватившись, быстро ответил Вилли, чтобы сохранить лицо.

— Это хорошо, — удовлетворенно ответил Бебдерн.

Обход баров продолжался до полуночи, и в конце концов Вилли заметил, что где-то поменял брюки: те, что теперь на нем были, совсем не подходили ему по размеру. Всемогущий Сопрано, властелин мира, способный исполнить самые сокровенные мечты, к этому моменту так и не появился, зато им составляли компанию две потаскухи, одна из которых казалась просто красавицей, когда удавалось отличить ее от другой, и тщедушный молодой человек, которого Вилли тут же, при всех присутствующих в баре, захотел взять на роль Джульетты только для того, чтобы доказать, что между ним и Энн все было кончено. В это время Ла Марн объяснял одной из потаскух, — другой, собственно говоря, и не было, — что это хорошо известный процесс, и что есть коммунисты, которые становятся ярыми антикоммунистами, переходят на другую сторону баррикады и устраиваются на службу в ЦРУ только по причине любовных терзаний. Избавившись от девки и хилого юноши, они перешли в другое заведение, но и там все было то же самое: над головами все так же лежала крышка и они все так же варились в собственном соку. В какой бы дансинг они ни заходили, оркестранты узнавали Вилли и исполняли мелодию из его последнего фильма. В конце концов, он подошел к одному из музыкантов, схватил его за галстук и стал трясти, как соломенное чучело.

— Дерьмо собачье! Если вы хотите приветствовать Вилли Боше, который снял «Дон Кихота» и «Сон в летнюю ночь» то только не этой паршивой мелодией. Играйте Баха, Моцарта. Бетховена!

— Но, месье Боше, это же ваш величайший успех! — пролепетал скрипач, имевший весьма отдаленное представление о тщеславии, судить о котором он мог с высоты своей крохотной мансарды.

Их попросили покинуть заведение, и они оказались под арками площади Массена среди участников карнавального шествия. Поддерживая друг друга, они дотащились до ярмарки и заглянули в палатку борцов. На ринге двое горилл мерялись силой: того, что был в белом трико, звали Благородный Джо, другого — в красном — звали Черный Зверь. Запрещенными ударами он постоянно отправлял Благородного Джо на ковер, и Бебдерн, немедленно ставший на сторону благородства и порядка, попытался укусить Зверя за икру, вопя, что это схватка века, социализм с человеческим лицом против уродливого сталинизма, свободный мир против тоталитарного рабства, и, после завершения боя, когда Черный Зверь спускался с ринга, попытался ударить его стулом. Их разняли, и Черный Зверь, который был любовником Благородного Джо, пригласил их выпить, после чего они снова оказались на улице в карнавальной толпе, поражавшей Ла Марна своей беспечностью, тогда как корейский конфликт, ядерная бомба и готовые к войне советские дивизии поставили мир на грань катастрофы.

— Черт возьми, — чертыхнулся Вилли, всегда немного трезвевший при виде звездного неба. — Я совсем забыл про двух крошек, которые ждут меня в моей постели. Пошли. Вы сможете остаться в комнате и посмотреть.

Он потащил Бебдерна за собой.

— Дорогой кусочек лазури! — орал Бебдерн. — У вас ничего не получится! Выбраться отсюда нет никакой возможности, кругом одна чистота и звезды. Чистота поймала нас в свои сети. Мучительное стремление к чему-нибудь, серенады души при лунном свете, рука на сердце в погоне за мечтой! Господи, сделай меня грязным!