Бегство от волшебника - Айрис Мердок Страница 26

На раннем этапе того, что Рейнбери и Эванс назвали «блицкригом мисс Кейсмент», она продолжала выполнять работу машинистки, которая занимала совсем немного времени, а потом погружалась в другие дела. Однако позднее, когда все больше и больше работы перетекало от Рейнбери к ней, когда от этапа сопровождения шефа на конференциях она перешла к этапу выступлений от его лица, в ней проснулось упрямство. И тоном, не терпящим возражений, она заявила: «Нам нужна машинистка».

— Мне кажется, у нас уже есть одна, — заметил Рейнбери, который в тот день был в плохом настроении.

Пропустив мимо ушей эти слова, она продолжила:

— Надо всего лишь послать запрос наверх.

Мисс Кейсмент знала, что говорила. К вопросам расширения штата наверху относились весьма чутко и доброжелательно.

— Вот вы и похлопочите, — сказал Рейнбери и отправился на уик-энд.

Вернувшись, Джон обнаружил, что вокруг произошли перемены. До этого он занимал большую комнату, дверь которой открывалась в коридор, а мисс Кейсмент — комнату маленькую, выходившую только в кабинет шефа. Теперь же его стол перенесли в эту внутреннюю комнатушку, в то время как мисс Кейсмент разместилась в обширном кабинете.

— Мне показалось, вам будет по душе уединение, — мимоходом объяснила мисс Кейсмент. Рейнбери промолчал; в сущности, новое устройство его вполне устраивало: отныне его жизнь должна была стать еще более спокойной.

Джон некоторое время с интересом присматривался к новой машинистке. Он подозревал, что мисс Кейсмент получила ее отнюдь не «сверху», а нашла где-то сама. Исходя из нескольких услышанных реплик, Рейнбери сделал заключение, что, возможно, эти две особы когда-то учились вместе: машинистка, не исключено, несколькими классами ниже. Как бы там ни было, но командовала мисс Кейсмент девушкой безбожно. В облике новой сотрудницы было что-то неаккуратное, словно не прилаженное, от ее одежды то и дело что-нибудь отрывалось и падало на пол, как перья с линяющей птицы; и мисс Кейсмент, которая, как подозревал Рейнбери, именно из-за этих качеств и выбрала девушку, не уставала самым жестоким образом попрекать ее и учить. Рейнбери до такой степени расстраивали эти непрерывные окрики, что он, не желая больше их слышать, как можно плотнее запирал дверь. Девушку, которую мисс Кейсмент, а вскоре и Рейнбери, звали не иначе как «машинисточкой», очень часто заставали в слезах.

С ее появлением мисс Кейсмент стала вести себя еще более вызывающе. Рейнбери, который был всегда по отношению к ней предельно корректен, вдруг начал понимать, что и аромат ее духов, и ее обнаженная шея, и окурки, измазанные алой помадой, оставляемые ею в пепельнице на столе, — все, что прежде просто волновало, теперь по-настоящему сводит его с ума. Сначала он приписывал это изменение собственного настроения кумулятивному эффекту, возникшему в итоге слишком долгого пребывания вблизи такого множества провоцирующих гарпий; но позднее понял, что основную роль сыграло все же не столько это, сколько тонкое изменение тактики со стороны мисс Кейсмент. Она теперь, как ему казалось, подольше задерживалась в дверях его комнаты и стояла там, как-то этакпокачивая своим стройным телом; приносила ему совершенно ненужные документы, которые требовалось якобы срочно разобрать, и они приступали к этому вместе. При этом мисс Кейсмент почти касалась его щеки своей напудренной щечкой. И настал день, когда она окончательно огорошила его, назвав Джоном.

Насколько Рейнбери понимал, этот шаг не был связан ни с какими иными изменениями в их отношениях и поэтому мог быть интерпретирован только как неспровоцированная лобовая атака, которой он был бессилен противостоять. Он, конечно, делал вид, что ничего особенного не происходит, а мисс Кейсмент, как говорится, вошла во вкус. И Рейнбери был благодарен ей за то, что хотя бы в присутствии третьего лица она удерживается от подобной фамильярности. Неудивительно, если бы в ответ он стал звать ее «Агнес» — но у него не получалось. Для Джона, как он ни старался, она оставалась по-прежнему «мисс Кейсмент»; а поскольку официальное обращение к ней стало невозможным, ведь она его называла теперь только по имени, он в конце концов начал использовать разные способы привлечения внимания, как-то: покашливание, роняние книги на пол, возгласы наподобие: «О, послушайте!» Рейнбери в складывающихся обстоятельствах чувствовал себя все более жалким и загоняемым в угол, а мисс Кейсмент словно ничего не замечала. Она порхала вокруг, оживленная, изящная, день ото дня все более элегантная, и непрерывный повтор его имени звучал в ушах Рейнбери, как монотонное голубиное воркование.

На каком-то отрезке времени он сказал себе: «Следует в конце концов навести порядок». Но как навести, на этот счет Рейнбери не имел никакого представления. Мисс Кейсмент занимала теперь все его помыслы; и в часы, проводимые на службе, он в сущности только о ней и думал. Она стала для него объектом созерцания и, вместе с тем, исследования; и в ходе этих штудийРейнбери с язвительной усмешкой говорил самому себе: «Нынешнее твое занятие, возможно, ничуть не бессмысленней всех тех изысканий, которые ведутся сейчас на прочих этажах ОЕКИРСа». В последнее время Джон помешался на том, что не знает возраста мисс Кейсмент. И проклинал себя, поскольку, заглянув в ее паспорт, не догадался посмотреть нужную запись. Но своей цели он все же собирался добиться — путем тщательно продуманной системы вопросов, которые надо будет задавать с некоторыми перерывами; затем скомпоновать полученные ответы и попробовать извлечь из них нужную информацию. Исходным пунктом предполагалось сделать тот факт, что брат мисс Кейсмент на три года старше нее. Окольными путями обнаружить возраст брата — вот какой план, вооружившись ручкой, Рейнбери собирался теперь доверить листу бумаги.

И тут раздался стук в дверь. Мисс Кейсмент и машинистка, наверное, отправились пить чай, и кто-то, воспользовавшись этим обстоятельством, проник к дверям кабинета Рейнбери. С досадой опустив ручку, он крикнул: «Войдите!»

Это был Хантер Кип. Рейнбери окинул его досадливо-удивленным взглядом.

— Рад тебя видеть! — сказал он.

— Здравствуйте, — ответил Хантер.

Молодой человек был, кажется, чем-то сбит с толку и взволнован. Он взглядом поискал, где бы сесть, и плюхнулся на стул, торопливо и неловко, как игрок в забаве «музыкальные стулья».

Откинувшись на спинку кресла, Джон вопросительно посмотрел на Хантера. Рейнбери чувствовал себя совершенно свободно из-за холодного превосходства, которое он неизменно испытывал к Розиному не очень образованному и не очень удачливому брату. Но Хантер невольно напомнил ему о Розе, и, мысленно сопоставив Розу и мисс Кейсмент, Рейнбери испытал легкое чувство вины. Для него было аксиомой, что Роза стоит выше всех прочих женщин; Роза, объяснял он себе, — это духовное, а мисс Кейсмент — всего лишь плотское; но при этом он боялся признаться самому себе, что его интерес к мисс Кейсмент усложнился теперь настолько, что заслуживает, пожалуй, более красивого названия. Из-за этой двусмысленности он, думая о Розе, по-настоящему презирал себя.

К Хантеру Рейнбери если и испытывал какое-то чувство, то скорее всего неприязненное. Он не сомневался, что Хантер о его интересе к Розе знает и наверняка этот интерес в своем воображении преувеличивает. Кип враждебно относился ко всякому, кто дерзал быть любезным с Розой — об этом Джон тоже знал и научился предугадывать те маленькие акты агрессии, которыми было испещрено поведение Хантера. В настоящий момент тот, сидя на краешке стула, явно горел нетерпением что-то сообщить и прямо весь покраснел от волнения, как школьник. «Чего же он хочет?» — подумал Рейнбери.