Непуганое поколение - Александр Лапин Страница 26

Вызвал старшину Дубравина к себе подполковник (уже подполковник) Скатов и отдал приказ:

– Собирай Дершунина. Сам отвезешь в СИЗО.

Вот такая драма. Когда Валерка был у них во взводе, они как-то по-человечески, душевно общались с Дубравиным. А тут такое дело. Старшина начал отказываться, мол, сегодня в караул заступаю, надо подготовиться. Пускай отвезет младший сержант Анисимов. А Скатов – ни в какую!

– Вези сам! Больно дело ответственное. Вдруг сбежит. Или кто отпустит. Он ведь у вас служил. Другим не доверяю. Только тебе. И заряди-ка ты, парень, свой автомат боевыми. И возьми еще двух конвоиров.

А проблема была в том, что не было у комендачей такого спецтранспорта, чтобы зеков возить. Был просто крытый брезентом армейский грузовик.

Сказано – сделано. Скрепя сердце пошел Дубравин в караулку. Забрал свой АКМ, зарядил магазин выданными Скатовым патронами. Кликнул пару добрых молодцев – Серегу Степанова да Юрку Колчедана. Посоветовались, что да как. Кто куда сядет. Кто возьмет на мушку.

Потом он отпустил их. Собирать Дершунина. А сам сел и глубоко задумался.

Минут через десять привели Дершунина. Он обрадовался. Поздоровались. Дубравин посадил его рядом, сказал:

– Ну вот, Валерка! Велено везти тебя от нас с гауптвахты в СИЗО.

Потер лицо и лоб ладонью, вздохнул:

– Мне велено. Сам Скатов приказал. Во избежание каких-либо происшествий. И ни хрена ничего не поделаешь. Щас машину подгонят к воротам губы. И поедем.

Дубравин с той минуты, как получил это задание, чувствовал себя страшно неловко и неудобно. Ведь Валерка был свой, не чужой ему человек. И он для него был не чужой. И везти его в СИЗО ему, Дубравину, было по-человечески тяжело. И это одна сторона вопроса. А другая заключалась еще и в том, что для Дершунина ситуация на сегодняшний день была абсолютно тупиковая. Сейчас он был всего-навсего арестованный на пятнадцать суток приказом командира части. Ну а после того, как его привезут в СИЗО, его статус резко изменится. Он уже будет не подозреваемый, а подследственный.

Так вот, по всем показателям сегодня выходило, что у Валерки никогда уже больше не будет такого шанса. Он даже не понесет никакого особого наказания. За побег с гауптвахты ничего не бывает. Ему ни прибавка к сроку, ни дополнительный суд не грозят. И повезут его в армейском грузовике, а не в зековском закрытом автомобиле. И повезут свои, которые в случае чего могут и не гнаться.

Так сидел, размышлял о ситуации Дубравин. И думал: «Ну а если он рванет, что делать-то? Гнаться? Стрелять? Или махнуть рукой? Да, задал ты мне задачку, подполковник Скатов. А может ведь рвануть. Не зря Скатов велел нам зарядить оружие. Хрен его знает, что делать? Ведь это Валерка, с которым они вместе, лежа в казарме, по вечерам переговаривались, вспоминали детство…».

Заскочил наконец носатый, лупоглазый Юрка Колчедан. Отрапортовался ернически:

– Персональный автомобиль подан!

Так и не решив для себя, что делать в таком случае, Дубравин сказал Колчедану:

– Выйди, подожди там!

А потом обратился к Валерке, который сидел, наклонив курчавую цыганскую голову и опустив руки между ног:

– Что я могу для тебя сделать?

Дершунин:

– Покажи мне сопроводительные бумаги.

Дубравин взял в руки серую папку, в которой было несколько белых листков с напечатанным на машинке текстом. Постановление следователя. Казенным языком в нем рассказывалось о том, что «Дершунин В.А. в состоянии алкогольного опьянения…». Он с минуту поколебался, а потом подал папку ему:

– Читай! Все, что могу.

Через десять минут они уже сидели в кузове бортового ЗиЛа. Дершунин в глубине. Рядом с ним Дубравин. А у заднего борта с автоматами наготове расположились Степанов и Колчедан.

День был осенний, но прекрасный. Настоящее бабье лето. Красные клены, тепло, тишина, все еще зеленая травка настраивали на мирный, добродушный лад. А вот поездка не располагала.

Когда тронулись, Валерка попросил закурить. Степанов дал. И даже оставил ему всю пачку. Но все равно, несмотря на такие внешние проявления дружелюбия, чувствовалось, что все напряжены и готовы к любому повороту событий.

Дубравин же мучительно размышлял: «Что делать, если вдруг сейчас Валерка вскочит со скамейки и спрыгнет на каком-нибудь повороте через борт? С одной стороны, он друг. С другой – он, Дубравин, начальник караула». И вдруг ему в голову пришла простая, как арбуз, мысль: «Просто судьбы у нас такие разные. Одному выпало стать арестованным, а другому – везти его в тюрьму. Но предположим, он сиганет, а мы стрелять не станем. Разве от этого обвинение в убийстве человека исчезнет? Нет. Его все равно рано или поздно поймают и будут судить. Только он в бегах может еще чего-нибудь отчебучить. И ему же хуже будет от этого. Нет, от судьбы никто не уйдет. Ни он, ни я! Потому что судьба эта находится внутри нас. Мы сами ее выбираем. А значит, точка. Хватит слюни пускать. Будем действовать по приказу. Это не я буду стрелять. А приказ».

Додумав это, Александр Дубравин как-то сразу успокоился. Ему почему-то все стало ясно и понятно.

Минут через тридцать такой езды их армейский грузовик в клубах пыли затормозил у ворот серого здания новосибирского СИЗО. Дубравин зашел в проходную. Объяснил женщине в зеленой форме с погонами сержанта, сидящей в стеклянной, но зарешеченной будке, что он, старшина Дубравин, привез сюда по постановлению следователя арестованного. Контролер просмотрела документы. И железные ворота, дернувшись, жутко медленно разъехались в разные стороны. Грузовик проехал вперед. Там оказались еще одни металлические ворота. После этого первые закрылись. И они оказались в пространстве между двумя.

Сбоку в стене открылась дверь. Вышел молоденький офицер, лейтенант конвойной службы, в потертом мундире, сапогах и брюках-галифе. Взял у Дубравина папку с бумагами. Спросил:

– Оружие при себе есть?

Александр показал автомат.

– Оставьте его конвойным. К нам с оружием нельзя! Идите за мной.

Они подошли к двери с окошком. Офицер произнес требовательно:

– Люся, открой!

Зажужжал электрический замок. Дверь открылась. Они прошли в тамбур перед второй дверью. Задняя дверь закрылась. И только когда она захлопнулась, открылась передняя. Впереди оказалась еще одна дверь. Процедура прошла в том же порядке. И только после третьей они оказались в просторном, длинном и широком помещении.

«Так вот она какая, тюрьма, – думал старшина с любопытством и тайным страхом, разглядывая внутренности СИЗО. – Это не то что наша губа. Тут посложнее и пострашнее будет». Хотя, в сущности, ничего страшного-то и не было. Выкрашенный зеленой краской коридор, по сторонам двери камер, в углу стол, пара стульев.

Офицер присел к столу, пригласил сесть Дубравина. Стал внимательно читать документы.