Горбатая гора - Энни Прул Страница 26

— Ты не собираешься перекопать все? — спросил старик. — Не слишком быстро получается, да? И не слишком умно. Лопатой особенно. Как ты сумел жениться, ума не приложу. Ты, наверное, пистолет на нее направил или загипнотизировал. Не то чтобы она была какой-то особенной, но, наверное, умеет работать со скотиной, да?

Весь в грязи, сын выскочил из ямы и начал забрасывать отца комьями грязи до тех пор, пока тот не кинулся наутек. Но Аладдин преследовал его до самого дома и, продолжая атаковать камнями и поленьями, кинул еще и резак, который всегда носил в заднем кармане, и карандаш, всегда торчавший за ухом.

Рэд, истекающий кровью, пятясь к крыльцу, сдаваясь, поднял одну руку Ему был семьдесят один год, и он напомнил об этом сыну.

— Я создал это ранчо, и я создал тебя!

Его веснушчатая рука легла на промежность, показывая, чем именно он создал. Аладдин поднял карандаш, поднял тесак и отвел в сторону лошадь старика. Потом вернулся к роднику, опустил голову, поднял лопату и копал до тех пор, пока не онемели руки.

Ванета перенесла вещи Рэда из большой спальни наверху в комнатенку за кухней, когда-то служившую кладовкой и все еще вонявшую сыростью и протухшей мукой. Клейкая лента скрепляла разбитые стекла окна.

— Так вам будет ближе к ванной, — сказала она трубным голосом.

Ванета научила двух своих дочерей относить дедушке пирожок на белой тарелке и целовать его на ночь, пока Тайлер играл с пластмассовыми коровами, не желая ложиться спать. Однажды утром, развесив белье, она вошла в дом и увидела, как четырехлетняя Отталина ерзает на коленях Рэда, пытаясь слезть. Она вырвала ребенка у старика из рук и сказала:

— Держи свои грязные лапы подальше от моих девочек, иначе я ошпарю тебя кипятком.

— Что? — переспросил он. — Но я… Я никогда не…

— Знаю я старых мужиков, — ответила Ванета.

— Горшок! — крикнула Отталина, но оказалось слишком поздно.

Теперь Ванета оберегала дочерей от старика, с ним же разговаривала мрачно, оставляла сидеть в одиночестве на стуле и не помогала ему ходить в туалет. Она пожаловалась на него Аладдину, но тот встал на сторону отца.

— Ванета, что ты хочешь, чтобы я сделал? — спросил он. — Спустил его в канализацию? Ему уже и так недолго осталось.

— Ты говоришь это уже пять лет, а у него вон второе дыхание открылось, — отреагировала она.

Счет времени вели по началу отела, первой траве, дождям, облакам, визитам скупщика скота, раннему снегу, поздним снежным бурям. Дети росли. Аладдин заполучил маленький самолет — выменял его на пару быков, набор шин для автомобиля, седло и цилиндр от «кольта» 44-го калибра, который нашел в корнях кедра. Волосы Ванеты поседели, и каждые несколько месяцев она подкрашивала их, запираясь в ванной. Только старый Рэд не менялся. И хотя он был гораздо более почтенного возраста, чем некогда изобретенный керосин, он был достаточно крепок, чтобы встретить столетний юбилей.

Шан, младшая дочь, закончила школу и переехала в Лас-Вегас. Она получила работу в отделе проектирования и дизайна упаковок, на фабрике, производящей диски с записями религиозных текстов, быстро ухватила суть работы и придумала картинки — бушующие волны, восход солнца, обозначающий милость Господнюю, белые облака на вершинах гор, дети, смеющиеся сквозь слезы, что символизировало неприятности, которые пройдут благодаря молитвам. Ее задумки оценили, и она стала зарабатывать деньги.

Отталина была самой старшей и страдала от физического недостатка — она была похожа на танк. Закончив школу на год раньше сестры, она осталась дома. Отталина заплетала свои розоворыжие волосы в две косы, толщиной в руку. У нее были очень красивые большие голубые глаза, а когда она говорила, на щеках появлялись две симпатичные ямочки. Но она была огромной. В течение первого года домашней жизни она носила пестрые юбки большого размера и помогала матери по дому. Ее ноги всегда оставались холодными, а еще она страдала от того, что Ванета называла «болезнью менестреля» — неожиданными менструациями, заставлявшими ее бежать в ванную, оставляя за собой кровавые следы разной величины. Однако вскоре она отказалась от юбок и домашней работы и отправилась работать с Аладдином. Теперь она носила задубевшие от удобрений ботинки, большие джинсы и футболки, висевшие на ней мешком.

— Да, держи ее подальше от дома, — сказала Ванета. — То, что она не разобьет, она потеряет. Что не потеряет, то разобьет. А от ее стряпни подохнут даже свиньи.

— Ненавижу стряпать, — сказала Отталина. — Я буду помогать отцу.

Это была капитуляция. Ей хотелось оказаться подальше от дома, хотелось носить розовые сандалии на пробковой подошве, сидеть на пассажирском сиденье последней модели пикапа, пить из бутылки. Но когда и кто приедет за ней? Она была неходовым товаром — в отличие от младшей сестры. Она знала о том, что безобразна, но ничего не могла с этим поделать.

Аладдин видел, что ей, в отличие от Тайлера, который визжал, свистел и бегал, как ненормальный, легко работается со скотом.

— Не хотел бы я быть женщиной, которая находит общий язык со скотиной, — не преминул ужалить Тайлер.

Сам он занимался лошадьми и, по указанию Ванеты, спал в ветхом шалаше с тех пор, как ему исполнилось тринадцать.

— Мои братья спали в шалаше, — заметила Ванета.

Единственный сын Тайлер был крупным и достаточно тучным для своих девятнадцати и для того, чтобы напугать кого-нибудь — разве что собственного отца. Парень сновал по округе в грязных джинсах и коричневой шляпе. Неразговорчивый мечтатель с кошачьими усами и прыщавыми щеками, он частенько делал глупости и легко впадал в отчаяние или ярость. На день рождения Аладдина Тайлер подарил ему уши койота — результат двухнедельного выслеживания зверя. Аладдин развернул подарок, выложил уши на стол и сказал:

— Хм, и что прикажешь делать с этими ушами?

— Ради бога! — закричал Тайлер. — Прицепи одно себе на член и скажи, что он выиграл меховую шапку в церковной лотерее! Вы все против меня! — И, бросив уши на пол, он выбежал.

— Он вернется, — сказала Валета. — Он вернется грязным и безденежным. Я знаю мужчин.

— Я много бродил в молодости, — пробормотал старый Рэд. — Он не вернется. Пойдет по моим стопам. Я был ковбоем, убивал кабанов, я работал с четырнадцати лет. А теперь мне девяносто шесть. Я никогда не знал отца. Горите вы все в аду, плевать я на вас хотел.

Его узловатый палец скользнул по столу. Старик мерзко ухмыльнулся и завозился на кровати, пытаясь прилечь.

Растрепанный Аладдин с отрешенным видом повернулся к столу и пробормотал: «О Господи, благослови нашу пищу». Большие куски говядины, приготовленные с пастернаком и картошкой, таяли на глазах.

В этот день Аладдин нашел двух подохших без видимой причины коров. Он подцепил небольшую картофелину и положил в тарелку отцу, не глядя на него и игнорируя стук вилки старика, но Ванета, наливавшая кофе, нахмурилась и сказала: «Осторожнее, Джон Уэйн». [14]Перед ней, между ножом и замороженным до синевы пирожным с сахаром, лежал небольшой конверт.