И в беде мы полюбим друг друга - Тьерри Коэн Страница 26

В следующий раз я увидел Алису в ресторане. И понял, что обязательно должен с ней познакомиться.

Накануне Кандис предложила выпить кофе после обеда. И я согласился, понадеявшись, что снова увижу незнакомку.

Тогда я еще не знал, как ее зовут. И вообще ничего о ней не знал. Но хотел докопаться, что меня на ней так заклинило.

У меня возникло ощущение, что сама судьба предназначила мне встречу с этой молодой женщиной. Дело было не в желании и не в любопытстве, дело было в предчувствии. Что-то мне подсказывало, что, если я подойду к ней, мне во всем повезет.

Странно, не правда ли?

Сегодня я могу сказать, что, появившись в моей жизни, Алиса совершенно бессознательно пробудила во мне самую лучшую часть души, ту, что, как мне казалось, омертвела навсегда. Она возродила во мне простое человеческое желание – но, возможно, оно сексистское – мне захотелось ее оберегать. От кого? От чего? Я не мог ответить. Но я захотел с ней познакомиться, послушать ее, поговорить с ней.

Но как познакомиться с боязливой женщиной, женщиной-интровертом, наверняка очень подозрительной? Традиционные методы знакомства были совершенно бесполезны, и я бы даже сказал, вредны. Мне нужно было быть крайне осторожным и при этом решительным. Эти два качества плохо сочетаются между собой.

Я не знал, что придумать, чтобы Кандис заговорила со мной об Алисе. Но решил, что соображу что-нибудь на месте.

Когда я пришел, моя шумная бывшая подружка сидела за столиком со своими двумя приятельницами и… Алисой. Случай был ко мне благосклонен. Случай или судьба?

Заметив меня, Кандис поднялась, собираясь подойти ко мне, но я оказался проворнее и сам подошел к их столику. Приятельницы Кандис поздоровались, не сводя с меня испытующих и любопытных глаз, какими всегда смотрят женщины на «знакомого их подруги». Одна Алиса проявила полное безразличие. Она быстро проговорила «здравствуйте» и отвела глаза.

Я ей был неинтересен. И это не было притворное безразличие, с какого начинают разыгрывать партию соблазнения, и уж точно не вежливая сдержанность по отношению к мужчине, который считается «другом приятельницы». Алиса встретила мое появление с вежливой заминкой, с какой пассажиры вагона метро встречают бомжа, опасаясь, что он их заденет или обратит на них внимание.

Здороваясь с подругами Кандис, я наблюдал за ней. До чего же необычная молодая женщина. Темные круги затеняли сверкание ее карих глаз, губы были тонкие и великолепно обрисованные, нос чуть длинноват, но изящнее и быть не могло. А прическа? Она была как будто в матовом серебристом шлеме, который изготовил лишенный воображения парикмахер былых времен, не ощущающий притягательности женственности. Я убедился в верности своего первого впечатления: Алиса прятала или затушевывала все достоинства своей внешности. Неужели сознательно? Да, она была способна и на такое. Но могла поступать так оттого, что не верила в себя или не подозревала, сколько соблазна и привлекательности в ней таится. И это делало ее еще более трогательной.

Я не большой эстет и не слежу за модой, но, когда был одним из самодовольных гордецов, уверенных, что ключи успеха у них в кармане, я любил наблюдать за женщинами. Я всегда ценил талант тех, кто умел затушевать свои недостатки, и сочувствовал тем, кто их подчеркивал, крася темной помадой слишком тонкие губы, румяня щеки, подчеркивая тем самым отсутствие скул, сделав короткую стрижку при круглом личике, начернив брови и подчеркнув мужеподобность лица… Я говорю не о тех, кому приходится мириться со своей некрасивостью, и не о тех, у кого отсутствует желание нравиться, я говорю о жертвах модных журналов и руководств– бедняжки, стремясь стать красивее, не понимают, что не все советы им подходят.

Видя иной раз вопиющую безвкусицу, я иногда хотел помочь простодушной красотке советом, чтобы вернуть ей ее красоту: «Стоит ли вам носить такое платье? Зачем вам так много краски? Ваша прическа мешает другим разглядеть, какая вы на самом деле! Вам пойдет не такая яркая губная помада, подчеркните ваши высокие скулы и носите волосы подлиннее…» Похоже, я был о себе весьма высокого мнения, если считал себя непогрешимым судьей. Но в то время я и сам был жертвой диктатуры: закон дня был для меня святыней. Впоследствии депрессия избавила меня от подобных волнений. До сегодняшнего дня. Алиса воскресила мой въедливый взгляд, но свои суждения я оставил при себе. Может, она и не умела подчеркнуть свою красоту, следуя сиюминутной моде, но она в этом и не нуждалась. Она была прекрасна для тех, кто сумел ее разглядеть. И я был из их числа. Впрочем, много ли нас было? Сомневаюсь. Мужчины тоже давно утратили свободу суждения. Из-за нехватки времени, а может быть отсутствия самостоятельности они доверились рынку, торгующему красотой, сделались конформистами. Они расхватывают серийные модели и перестали замечать личности.