Королева красоты Иерусалима - Сарит Ишай-Леви Страница 26

Потом она часами бродила по улицам города. Шла в Ямин-Моше, смотрела на вращающиеся крылья ветряной мельницы, бродила по переулкам Нахалат-Шива… – Ходи где хочешь, – твердил ей Габриэль, – только старайся не появляться на Махане-Иегуда. Не стоит сыпать соль на рану и злить моего отца. Дай мне потихоньку-полегоньку убедить его, и, даст бог, он примет тебя в нашу семью.

Ходить по улицам Меа-Шеарим она тоже избегала – но это уже по своей воле. Чуть ли не с самого рождения она чувствовала, как душат ее каменные стены домов, извилистые улочки, тесно прижатые друг к другу дворы, сохнущее там на веревках белье. Душа ее стремилась к свободе, ей хотелось выйти в мир. Рухл была девочка любознательная, непослушная, упрямая. Ее всегда привлекало запретное, она всегда задавала вопросы, и родители не умели с ней справиться. Единственный способ, который они знали, – это бить и привязывать к кровати.

Вечером, когда рынок опустел, они с Рафаэлем встретились на своем обычном месте – на ступеньках школы «Альянс». Он закутал ее в свою куртку, и она прижалась к его груди.

– Останься со мной этой ночью, – попросила она.

– Это запрещено, душа моя, это святотатство, мы не можем быть вместе раньше, чем станем мужем и женой по обряду и по закону.

– Я не могу больше оставаться в доме престарелых, даже на одну ночь, я не могу больше выносить этот запах смерти, эти крики стариков по ночам. Меня это пугает даже больше, чем побои брата.

– Если нет выхода, я попрошу Леона, чтобы ты переночевала у них еще раз. Еще несколько ночей – и все уладится, еще немного – и мы будем мужем и женой, и у нас будет свой дом. Потерпи чуть-чуть, любовь моя, и ты увидишь: все кончится хорошо.

Рухл не хотела идти к Леону: он смотрел на нее так, словно хотел, чтобы земля разверзлась у нее под ногами и поглотила ее, он кричал на жену и грозил ей, что выгонит из дому, если та не выставит эту ашкеназку.

Она дрожала всем телом и плакала. Габриэль гладил ее по голове.

– Я хочу, чтобы ты остался со мной. Не хочу ночевать ни в доме престарелых, ни в доме Леона.

Как же хороша она была при свете луны – золотоволосая, с синими глазами, полными слез! Он вытер ей слезы и поцеловал в глаза. А потом взял за руку.

– Пойдем.

И она пошла за ним, не спрашивая куда.

Час был очень поздний, и тия Аллегра, казалось, утомилась рассказывать. Она закрыла глаза, словно собираясь погрузиться в дремоту, и вздохнула.

– Ладно, дорогая моя, – сказала она. – Хватит и того, что я тебе уже рассказала. Я устала. Продолжим в другой раз, хорошо?

– Ну пожалуйста, пожалуйста! – взмолилась я. – Если уж ты дошла до этого места, ты должна рассказать, куда дедушка Габриэль повел ашкеназку и чем кончилась история их любви!

– Чем закончилась их история, керида, я услышала от своей сестры Клары. Сама-то я была в Тель-Авиве, спала сном праведницы под боком у своего Элиэзера, мир праху его, и не ведала, что в это время жизнь моего любимого брата перевернулась и что, когда я проснусь утром, семья Эрмоза уже не будет той семьей Эрмоза, какой она была, когда я ложилась спать.

Тия Аллегра снова вздохнула и закрыла глаза, и я испугалась, что сейчас ее сморит сон. Я придвинула свой стул к ее креслу и стала теребить ее за руку, умоляя:

– Ну пожалуйста, тия! Что случилось с Габриэлем и Рухл? Куда он повел ее? Кто согласился пустить их переночевать?

– Упрямица! – с упреком сказала тия Аллегра. – Упрямая, как моя мать Меркада и как твоя мать Луна. Во всех вас это зерно заложено: если уж чего-то захотите, пойдете напролом, вцепитесь в свою жертву зубами и не отпустите, пока своего не добьетесь.

Сравнение с мамой и с Меркадой, старой каргой, как ее называла бабушка Роза, мне не понравилось, но сейчас было не время и не место спорить. Мне так хотелось, чтобы тия Аллегра продолжала рассказывать, что я кивнула в знак согласия.

– Был поздний час, – вновь заговорила тия Аллегра, – когда Габриэль постучал в зеленую деревянную дверь Клариного дома. Клара, ее муж Яков и дети крепко спали, и Габриэль долго стучал, пока не разбудил их. Яков, заспанный и встревоженный, открыл дверь.

– Позови сестру, – велел ему Габриэль.

– Сейчас? В такое время? Что случилось? – Яков переводил испуганный взгляд с Габриэля на Рухл.

– Не нужно вопросов, Яков. Позови мою сестру.

Явилась Клара – перепуганная, в ночной сорочке, со спутанными волосами.

– Что тебе нужно? – спросила она Габриэля, с подозрением глядя на Рухл, неприкаянно стоявшую у двери. – Она будет ночевать у тебя, – ответил Габриэль.

– Но отец убьет меня, если узнает, что я впустила ашкеназку в дом! – сказала Клара в смятении.

– А я убью тебя, если не впустишь.

Клара была потрясена силой, звучавшей в его словах. Ее брат, всегда такой обходительный, угрожает ей, да еще так запальчиво?

– Ей негде спать. И вообще, завтра она станет твоей невесткой, членом семьи, так что впусти ее в дом!

Клара от изумления открыла рот, но больше ничего не сказала и распахнула дверь.

Габриэль, не обращая внимания на сестру, обхватил ладонями лицо Рухл, поцеловал ее в глаза и сказал:

– Не тревожься, душа моя, завтра у нас будет дом. Оставив Рухл в доме сестры, он пошел домой. Тихо-тихо, как вор, открыл дверь и вошел в дом. Родители лежали в постели, но он знал: они не спят. Он ждал, что мать поднимется и начнет проклинать Рухл: проклятая девка, разрази ее гром!.. Но мать не произнесла ни слова, и отец не раскричался, только сказал устало:

– Снова вернулся от своей ашкеназской шлюхи? Когда ты уже вобьешь себе в голову – у нас не женятся на ашкеназках!

Габриэль проскользнул к себе в комнату, укрылся одеялом и стал представлять синие глаза Рухл. Он думал о жизни, которая ожидает его рядом с ней. Если бы кто-нибудь сказал ему до встречи с Рухл, что он пойдет наперекор родительской воле и женится на ашкеназке, он рассмеялся бы ему в лицо, а то и врезал как следует. Но вот он собирается жениться на Рухл против воли отца и матери. Это сильней его, он не может бороться со всепоглощающей любовью, которую почувствовал с той минуты, когда впервые поднял на нее глаза. Это судьба. Ее родители сидят по ней шиву, его родители не согласны принять ее. И все же он надеялся: может, когда они поженятся, когда у них родятся дети, их родители смягчатся. Убедятся в великой любви, которую они с Рухл питают друг к другу, и примут их…

Он закрыл глаза и погрузился в глубокий сон без сновидений.

Разбудили его пронзительные крики:

– Дио мио! Он мертв! Рафаэль-праведник умер!

Он проснулся в панике. Крики «Он умер, умер!» заполонили дом.

Габриэль вышел из комнаты. Дом был полон людей – брат, сестра, соседи, родственники… Он спал крепким сном, и никто не подумал разбудить его. Мать, увидев его, набросилась на него с кулаками: