Год Алены - Галина Щербакова Страница 26

Но Таня сама все сказала. Да, она, видимо, выйдет замуж… Квартира, прописка? Зачем им это? Во-первых, они не меняют образа жизни. Во-вторых, потом, потом, есть мечта поселиться на берегу океана. На самом, самом… Чтоб входить в него по утрам босыми ногами… Они уже облюбовали место. После этого на дне рождения Таня и мужик были посажены в красный угол. Дашка просто увивалась вокруг них: «Танечка! Танечка! Толяшек! Толяша!» Толяша тихонько ладонью стучал по струнам, аккомпанировал себе таким образом и пел какие-то бестолковые нескладушки, которые ему, видимо, очень нравились. Про серный колчедан. Про минералы класса силикатов… Про подземные источники… Его нельзя было сбить с толку ничем – ни вопящей стереосистемой, ни задушевным Окуджавой. Он все равно пел про свое. Таня сидела млеющая, и было совершенно ясно – она будет входить босыми ногами в акваторию или куда там еще, если он этого захочет. Так что живи спокойно, дорогая невестка Дашенька.

Стол был разнообразный, изобретательный. Евгений спросил у Нины: «В кого она у нас такая хозяйственная?» Нина пожала плечами: «В предков!» Дочь крутилась юлой, меняя тарелки, салфетки, выставляя все новые и новые салаты, закуски. Все ею восхищались и поздравляли Нину. Все в один голос говорили, что Дашка похожа на отца. «А вашего – ничего», – говорили Нине. «Я отыграюсь на внуках, – отшучивалась Нина. – Они будут все в меня».

Алена тоже была здесь. Сидела притихшая, в широком свитере до колен. Дашка хотела ее вытащить танцевать, но та отказалась с какой-то прямо-таки ненавистью. На что было обращено внимание. Разве можно так – с хозяйкой, с именинницей? «Да пошли вы!»

– Чего хамишь, девочка? – спросил Алену Евгений, дергая ее за свитер. – Почем самовяз?

Алена посмотрела на Нину: вы никому, ничего? «Никому, ничего», – ответила молча Нина. «Ну и напрасно, – дернулась Алена. – Сразу бы всем».

«Может, действительно мне надо было сказать и Дашке, и Евгению, – подумала Нина, – но вот… не сказала. И свекровь не сказала. Хотели уберечь? А сделали вроде хуже».

– Так что это у тебя за битниковский самовяз? – приставал Женька. – Он на хорошего мужика сшит, вроде Толяши.

– А мне нравится, – ответила Алена.

– Да я понимаю, – добродушно засмеялся Женька. – Ты не можешь делать то, что тебе не нравится. Ты – девушка… прямодушная.

«Господи! Да что он к ней пристает?» – наблюдала Нина. И она взяла Алену за руку и сжала ее. Большая, теплая, вялая рука никак не ответила.

– Все будет хорошо, – тихо сказала Нина.

– Кому? – спросила Алена.

А потом ушла на кухню мыть тарелки. Нина заглянула – моют в четыре руки с Дашкиным Митей и так горячо о чем-то разговаривают, что ее не заметили, а она долго стояла в дверях. О чем это они? Конечно, Алена может хоть о чем… Но Митя… Такой сроду молчун… А тут перетирает тарелки и говорит, говорит…

Что греха таить, Нина немного, совсем чуть-чуть взволновалась. Она подумала: «С Алены станется…»

Куня приезжала рано утром. Ее встречали Стасик и Нина. Тетя Рая переслала сыну двенадцать банок варенья.

– У нас еще позапрошлогоднее стоит, – сокрушался Стасик. – Засахарилось так, что ножом не проткнешь. Клава потихоньку спускает в мусоропровод. Но неудобно. Все-таки… продукт. Особенно из крыжовника не идет…

– Здесь шесть банок из крыжовника, – сказала Куня.

– Хоть на вокзале оставляй, – засмеялся Стасик. – Может, Нина возьмет?

– Она, наверное, мое выбрасывает в мусоропровод, – засмеялась Куня. – Я ей тоже наварила.

Уже у дома Куня, посмотрев на часы, засокрушалась:

– Подыму девчонку ни свет ни заря.

– Какую девчонку?

– Живет у меня одна. Нинина знакомая. Ну, сейчас переедет, конечно. Ее по телевизору показывали. Всех победила. Боевая!

Стасик ничего не понял из Куниных слов. По какому телевизору? Кого победила? Какая знакомая? Но уточнять не стал. Он не любил узнавать ненужные ему подробности. Информации и так слишком много.

– Ну тогда я дальше не пойду, – сказал он у двери.

– Верно, – согласилась Куня. – Не надо.

Он легко сбежал вниз и уже взялся за ручку машины, когда услышал сверху: «Стасик! Вернись!»

* * *

Алену рвало, видимо, уже давно. В комнате стоял отвратительный кислый запах, еще более отвратительный из-за примеси каких-то резких духов, которыми Алена пользовалась. Они поняли все сразу. Девчонка чего-то напилась, чтоб вызвать схватки, но у нее ничего не вышло. Могучая природа вывернула ее наизнанку, еще и продолжает выворачивать, и схваток все равно не будет. Ишь, подложила под себя полиэтиленовую подстилку… Чистенькая подстилка лежит! Чистенькая!

– Я знаю одного врача, – сказала Нина, и не успела она это произнести, как Куня, по пояс высунувшись в окно, закричала: «Стасик! Стасик! Не уезжай!»

Все у этой дурочки Алены обошлось.

Пока ее обихаживали, убирали комнату, поили врача чаем с вареньем, Стасик, умница, все это время ждал с машиной. Алена, умытая и успокоенная, уснула.

Когда Стасик увез врача, Куня уважительно сказала:

– Представительная женщина… И давно ты ее знаешь?

– Давно, – ответила Нина. – Ее муж у нас работает.

Если бы… Если бы Нина не ходила к Плетневу, если бы вообще этой истории не существовало, она, возможно, и рассказала бы, кто муж у этой именитой гинекологини.

Но маячил, маячил этот Плетнев. И, как гвозди, забивал свои логически разумные мысли, от которых хотелось повеситься.

Нина, которая была резкой противоположностью Куни, была убеждена: тут они одинаковые. Они обе бы повесились…

И получалось… У этой бестолковой тетки не было ни одного стоящего мужчины, оба – на выброс. Летчика Петю в расчет брать не приходилось. Он и мужчиной-то, по сути, еще не был. Был мальчишкой.

«А у меня разве был стоящий?» – спросила себя Нина.

Она вспомнила, как отловила ее на улице Женькина мадам.

– Вы же знаете, – сказала она, – он сам ничего не решит. Решать нам…

Нина, которая все его похождения чувствовала, именно в этот раз не почувствовала ничего.

Такая это была женщина. Она не оставляла мелких следов. У Нины даже возникла надежда – перебесится.

У мужа был глупый вид. Это надо признать. Он уходил с поднятыми руками («Мне ничего не надо. Ничего!»), как пленный.

Тянулась, тянулась, уже давно не мучительная, а какая-то хроническая боль и – враз. Свекровь смотрела на нее с ужасом. Даже обидно стало, что, прожив столько вместе, она будто испугалась Нины.

– Вам со мной плохо? – спросила Нина.

– Господь с тобой! – тихо ответила свекровь.

– Значит, ничего в нашей с вами жизни не изменилось.