Опоздавшие - Хелен Кляйн Росс Страница 26

Девушек провели в кабинет и усадили на стулья перед огромным столом красного дерева, за которым восседала сурового вида дама, направившая свой лорнет на Брайди.

Аделаида хихикнула – это был признак волнения. Брайди и сама боялась жутко. Если протестанты ей откажут, придется идти к монахиням, которые не только не простят, но еще заставят пострадать за грехи, уж с них станет. Не дай бог, суровая дама погонит прочь. В брошюре-то сказано, что миссия дает убежище и надежду всякому, кто в них нуждается. Брайди положила руку на выпиравший живот, словно напоминая, что невинное дитя тоже взывает к милосердию.

Дама осведомилась, откуда Брайди родом. А когда улыбнулась и спросила, какое имя она хотела бы взять на время пребывания в миссии, Брайди едва сдержала радостный вскрик. Девушки, пояснила дама, не раскрывают своих истинных имен, дабы потом начать жизнь с чистого листа.

– Может, Мэри? – сказала Брайди, решив назваться в честь подруги.

Оказалось, Мэри уже имеется.

– Лулубель! – выпалила Аделаида. Брайди усмехнулась. Дома так звали корову, которая, выбравшись из хлева, бродила по улицам и заглядывала в открытые окна.

Брайди кивнула, и дама, обмакнув перо в чернильницу, записала ее новое имя. Ну и ладно. Оно же ненадолго.

* * *

В спальне Брайди (Лулубель) выделили койку. Как все, она получила работу – ее откомандировали на кухню. Встав еще затемно и одевшись, по каменной лестнице Брайди спускалась в цокольный этаж, где под руководством сестры Марты (вообще-то не монахини), здоровенной женщины в фартуке, обучалась чистить, нарезать, шинковать и крошить. Пальцы наставницы напоминали сардельки, но со всем этим справлялись вдвое быстрее Брайди.

Через два месяца ее попросили заменить подсобницу прачки, которая отправилась «наверх». Наступила зима, и Брайди обрадовалась работе в теплом парном подвале, где старшая прачка посвящала ее в секреты мастерства: как деревянными щипцами ухватить прокипяченное белье, как заправить его в каток, как сваренное мыло превратить в бруски и прочим хитростям, не упомянутым в книге миссис С. С. Пил.

* * *

Брайди казалась себе такой огромной и тяжелой, словно проглотила гору. Она раздалась вся, не только в поясе – оплыло лицо, налившуюся грудь приходилось утягивать, чтоб застегнулась блузка. Даже щиколотки, которыми она так гордилась, утратили форму, и теперь ноги смахивали на столбы.

– Ты наверх? – спросила рябая лифтерша.

Брайди помотала головой:

– Нет.

«Наверх» означало «рожать». Но ей еще рано. Пока что к фельдшерице на осмотр.

Задумчивым лифтом разрешали пользоваться только для подъема на последний этаж, где принимали роды. Брайди порадовалась неспешности подъемника, ибо не любила врачей и боялась всего связанного с медициной. Один такой врач угробил дядю Марта, неправильно отмерив ему дозу лекарства. А из-за другого тетя Полли ослепла на один глаз.

Казалось, лифт недоволен непомерной тяжестью пассажирки – ехал еле-еле, скрежеща цепями и валами. Временами кабина замирала, точно скалолаз, собирающийся с силами перед последним броском к вершине. Стенки ее были расписаны цветастыми птицами, благодушно взиравшими из одинаковых бамбуковых клеток. Птицы же были разные: павлины, попугаи, синешейки, вьюрки. Их нарисовала обитательница миссии, размашисто подписавшаяся в углу картины: «Томасина». Томасина! Прекрасное имя для дочки, подумала Брайди, в нем будет увековечен ее отец. Конечно, художница такая же Томасина, как я Лулубель. Интересно, что с ней стало? Она отказалась от ребенка или оставила себе?

При виде белого фартука и белого чепца фельдшерицы Брайди напряглась, но вскоре расслабилась, почувствовав себя в добрых заботливых руках. После осмотра фельдшерица отменила отвар из листьев малины, которым здешние будущие мамы укрепляли мышцы матки.

– Уже пора подстегивать ребеночка к выходу на свет, – сказала она.

У Брайди перехватило горло, она знала, что это будет больно. Но еще большая мука – необходимость принять решение.

В глубине души Брайди хотела, чтобы всё так и оставалось: ребеночек сидит внутри, она исполняет предписания, и не надо ничего решать. Потому что выбор ее определит курс двух жизней – ее собственной и еще одной.

* * *

В миссии роды принимала акушерка. Да, богатым дамам помогали врачи, но девушки говорили, что акушерка – гораздо лучше. Врачам-мужчинам веры нету, ибо что такое рождение ребенка, можно понять лишь через личный опыт. Здесь врача вызывали в самом крайнем случае, и часто, рассказывали девушки, с его приходом всё становилось только хуже.

Вот, к примеру, всем известный случай с Мэри-Кэтрин. Схватки начались, а потом вдруг прекратились. Акушерка сообщила о том, что роженица и сама уже поняла. Ребенок умер во чреве. Чтоб его извлечь, вызвали врача. А тот приехал пьяный. Дело было в субботу. Врач рухнул на свободную койку, проспался и лишь потом начал ковыряться в Мэри-Кэтрин. Да так грубо, точно мясник, рассказывала акушерка. Уходя, он сказал, что девица вряд ли выживет. Каждый день медсестры обмывали ее карболкой, и Мэри-Кэтрин поправилась, но стала совсем другой – всё время плакала. Сама не понимаю, отчего я плачу, говорила она, ведь моя драгоценная дочка блаженствует на небесах. Потом она уехала на родину, в Голландию. Теперь на ее койке спала Брайди (Лулубель).

Вспоминая эту историю, она всякий раз пугалась и гадала, не помешает ли этот страх появиться на свет ее ребенку.

Мать и тетки говорили, что ходьба – лучший способ заставить младенца выбраться наружу. Будь Брайди дома, гуляла бы себе по холмам и гористым улочкам, вдыхая солоноватый воздух, а ветерок играл бы полами ее плотно застегнутого пальто.

Сейчас приходилось довольствоваться прогулками по черно-белым плиткам коридоров, окаймленным крашеными плинтусами. Брайди ежедневно наматывала круги по всем этажам, кроме последнего четвертого – вход на родильный этаж был запрещен, да ее туда и не тянуло.

Выйти на улицу она, разумеется, не могла. И не только потому, что вновь разыгралась метель, злобно стучавшая в окна. С пузом ни одна приличная женщина не покажется на люди. (А она, Брайди, приличная. Себя уважает. И это еще одна причина отдать девочку на удочерение, которое сразу выведет ее из разряда незаконнорожденных.)

В таком виде она бы не вышла на улицу, даже если б Том был жив и они, венчанные, жили в славной квартирке, снятой на его заработок плотника. Этому мастерству он обучился у старого мистера Долларда. С десяти лет Том был его подмастерьем. После уроков приходил в его мастерскую. Собственных сыновей мистера Долларда ремесло это не прельщало. В Килконли старик был лучшим мастером. Он мог всё: выстругать дверные наличники, стенные панели и люльки, сделать красивую резную мебель. Помог Тому вырезать из полена миску в подарок матери. Знает ли он, что Тома больше нет? Брайди представила, как стало печальным брыластое лицо старика. Он столько вложил в парня, надеясь, что тот применит свои навыки в еще не вполне обустроенной Америке, но всё оказалось зря.