Ящик Пандоры. Книги 3 - 4 - Элизабет Гейдж Страница 26

Это был праздничный вечер.

В «Уолдорфе» только что состоялся показ весенней коллекции Лауры, и она имела грандиозный успех. Лаура восприняла это с облегчением, потому что модели, которые она создала для этого сезона, отличались от всего показанного ранее своей необычностью. В них Лаура проявила свою наиболее эксцентричную и авангардистскую сущность, в них явно просматривались изменения, происходившие в ней как личности и художнике в этот момент ее жизни. Ей и самой казалось, что на этот раз она зашла слишком далеко.

Но главным покупателям и журналистам шоу, по-видимому, понравилось, некоторые просто приходили в экстаз. Заказы так и сыпались, велись разговоры о том, что в этой коллекции Лаура достигла высочайшего международного уровня. Все говорило о том, что Лаура, осмелившись немного выйти за привычные рамки, достигла большой удачи как модельер.

Вечером Лаура и Тим собирались отметить эти хорошие события праздничным ужином дома. В холодильнике их ждала бутылка шампанского, и Лаура перед тем, как уйти на работу, накрыла стол своей лучшей скатертью и поставила свечи. Они с Тимом подшучивали над своим «свиданием», но влюбленные взгляды, которыми они обменивались, не оставляли сомнений в том, что это событие имело большое значение для них обоих.

Их отношения нуждались в срочном обновлении. За последние месяцы узы, связывающие их, заметно ослабли и их брак подвергался опасностям, характер которых обоим был непонятен.

На поверхностный взгляд могло показаться, что причиной всему стала тайная страсть Лауры к фотографии, потому что эта страсть оказывала влияние как на ее работу, так и на личную жизнь.

В своей гардеробной она устроила темную комнату и теперь все свои снимки проявляла дома. В этом была финансовая необходимость, учитывая цены в коммерческих фотолабораториях, но в этом заключался и некий символ. Лаура надеялась, что если она перенесет свое занятие под крышу собственного дома, она тем самым заставит Тима смириться с этим домашним и, следовательно, невинным фактом их жизни.

Но Тим вел себя так, будто бы темной комнаты не существовало, и более того, как будто бы не существовало и самого увлечения Лауры фотографией. Когда бы она ни предупреждала его, что идет на улицу снимать или что ей нужно что-то проявить в темной комнате, он смотрел на нее с рассеянным, раздраженным видом, будто бы она объявляла о каком-то неожиданном для него плане действий, который нарушал всю их домашнюю привычную жизнь.

В результате Лаура перестала заранее предупреждать его о своих фотографических вылазках. Она знала, что он не одобряет ее и что любое упоминание о фотографиях только отравит их отношения.

Когда она только начинала увлекаться фотографией, Тим просил, чтобы она не бродила в одиночестве по не слишком приятным районам Нью-Йорка в поисках своих героев. Она пыталась объяснить ему, что камера для нее идеальная защита и что никто ни разу не пытался угрожать ей. Но он так ничего и не понял.

Но сейчас этот довод не возникал, потому что Тим сменил свои увещевания на холодное молчание. Когда Лаура выходила снимать, она обычно оставляла ему дружеские записки: «Вышла на часок. Приду к девяти. Люблю. Лаура». Тим игнорировал их. Когда она возвращалась домой, обремененная тяжелой сумкой с камерой, Тим или читал с мрачным видом, или сидел, уставившись в телевизор. Ее записка так и лежала нетронутой на кухонном столе.

Часто, когда она делала свои снимки, ее наполняло внутреннее возбуждение, ей хотелось поскорее попасть в темную комнату и начать проявлять их. Но она не могла разделить свою радость и воодушевление с Тимом. Она знала, что это только вызовет его раздражение.

Если в редких случаях он и нарушал молчание относительно ее нового увлечения, он делал это только для того, чтобы упрекнуть ее, и в самой резкой форме. Однажды, когда она увлеклась серией фотографий на новый сюжет, она не успела сделать наброски, которые обещала к утру Мередит. Тим ухватился за эту небольшую оплошность и придрался к ней: «Так ты фотограф или модельер?» – при этом его губы изогнулись так презрительно, что она почувствовала себя виноватой, смутилась и не знала, что ответить.

Однако она не могла отрицать – она была и фотографом, и модельером. Ее занятия фотографией значили для нее больше, чем простое увлечение. Они составляли такую же часть ее, как и создание моды. И хотя фотография еще не стала ее профессией, она имела для нее такое же значение и отнимала столько же времени и усилий.

Признание этого факта и радовало ее и немного беспокоило. Камера стала выходом для того, что всегда было запрятано в глубине души Лауры. Снимки незнакомых людей открывали для нее путь к собственному сердцу. Когда пленка проявлялась, она испытывала чувство благоговения и облегчения, как будто на ее глазах восстанавливалась почти утраченная, но существенная часть ее натуры. Она ощущала свою сопричастность с человеческим родом, и с каждым разом это единство становилось глубже, радостней.

Но она не могла поделиться всем этим с мужем. Более того, пропасть между ней и Тимом все расширялась. Он стал возвращаться с работы слишком поздно, иногда не приходил к ужину, нередко от него пахло алкоголем и он был в переменчивом, опасном настроении.

Она не смела задавать ему вопросы насчет его опозданий. Она понимала, что он платил ей той же монетой. Если она считала для себя возможным задержаться на два часа, то он – тем более.

Однажды, когда он поздно пришел домой и лег спать, ей показалось, что от него пахнет духами. Она еле сдержала злые и горькие слова, справедливо предположив, что он специально добивается ссоры.

Спустя некоторое время она решила, что наступил подходящий момент для серьезного разговора о том, что омрачает их брак. Но он грубо прервал ее, сославшись на то, что у него нет времени. По его глазам было видно, что он не желает мириться с существующим положением. Он хочет вернуть прошлое, когда компания «Лаура, Лимитед» была ее единственной работой и когда она была поглощена только любовью к нему.

Время шло. Лишив себя задушевных бесед, они вдруг испытывали непреодолимую тягу друг к другу, и прежнее тепло их отношений соединяло их в немой физической близости. Они занимались любовью рано утром или вечером перед ужином и тихо сидели в постели вместе, прислушиваясь к дыханию города за окнами и ощущая отголосок их прежней близости.

Но, как оба они и подозревали, это был всего лишь отголосок прежнего счастья, а не твердая основа для любви и доверия. Сознание этого отравляло их радость, потому что оба они знали, что эти безмятежные дни больше никогда не повторятся и между ними навсегда пролегла холодная тишина. И даже в моменты самых горячих объятий они ощущали, что пропасть в их отношениях не преодолена, она появится снова, как только дни потекут как обычно.