Моя чужая дочь - Сэм Хайес Страница 26

Впервые в жизни он почувствовал, что его карьера и жизнь вне фирмы смыкаются. Прежде он фанатично разделял их, хотя частенько и приносил работу на дом. А сейчас в семью просочились и свойственные юристу подозрительность, осторожность, привычка перепроверять факты. Обещание, данное им самому себе — строить новый брак на доверии и уважении, — уже начало терять смысл. А этические нормы его бизнеса, основа репутации фирмы «Мейсон и Найт», в свете истории с Мэри Боумен, похоже, существенно потускнели. Какая-то частичка жизни Роберта пошла под откос, и это ему ни в малейшей степени не нравилось: уж слишком сильно было сходство с недавним прошлым.

Эрин, приняв ванну, крикнула снизу, что сбегает в соседний магазин. Она уже бог знает когда вернулась с работы, а Роберта до сих пор не видела. Музыка Руби порхала по дому, добираясь и до мансарды, — девочка сочиняла для Арта. При воспоминании об этом парне у Роберта сжало желудок. Эрин еще предстоит узнать, что ее дочь приглашена на «вечеринку» к бездомным бродягам. Как-то жена воспримет новость? Она ведь над Руби буквально трясется, вряд ли она позволит дочери отправиться в трущобы. Эрин… Желудок Роберта вовсе стянуло узлом. Она ушла за продуктами — а значит, есть шанс заглянуть в ее секретную коробочку. Однако надо спешить, магазин совсем рядом. Роберт встал.

В голове у него все еще гудело и звякало от жары и чувства вины, не говоря уж о третьей порции виски, что плескалась внутри, перемешиваясь с клубничным коктейлем. На пороге кабинета жены Роберт подбадривал себя обещанием, что это в последний раз. Сегодняшний случай — исключение из правила, крохотное пятнышко на их с Эрин отношениях, в целом безупречных. Здравое объяснение без вести пропавшей метрике наверняка найдется. И Роберт решился.

Бросив быстрый взгляд за спину, он опустился на колени и вынул средний ящик из письменного стола Эрин. Вот он и заструился снова, тоненький ручеек эмоций профессиональных, перетекающих в личные. И снова прошлое вторгается в настоящее. В офисе или в зале суда Роберт автоматически отделял себя от низких типов — своих клиентов, красноречиво оправдывая их гнусности бременем обстоятельств. Но убедить себя, что он имеет право рыскать среди вещей жены, искренне поверить, что если найдется хоть какое-нибудь подтверждение — чего подтверждение? — то все наладится?! Невозможно. Немыслимо. Да и что наладится?

И тем не менее Роберт продолжал действовать — быстро, нервно, на подсознательном уровне понимая, что тревога его — скорее признак повторения уже однажды происходившего, эдакий условный рефлекс, как слюноотделение перед рвотой. Лоб взмок не от стыда, который ему предстояло пережить, если Эрин узнает о низости мужа, а от борьбы разума с инстинктами.

Роберт нащупал жестяную коробку и вытащил ее, как это два часа назад сделала Руби. Замер, прислушиваясь к звукам в доме. Ничего, одна лишь музыка. Достал из-под коврика ключ и вставил в замочек коробки. Сердце билось в унисон с энергичной мелодией Руби.

Он поднял крышку и аккуратно вынул всю кипу бумаг — их надо будет вернуть в том же порядке. Перед глазами на миг встала Эрин: сейчас она, должно быть, уже выбирает в магазине вино, или банку любимых оливок, или салат на ужин. Минут двадцать у него, пожалуй, есть.

Коробка хранила старые поздравительные открытки, сложенный вчетверо аттестат по музыке, с именем Руби, тонко выписанным черной гуашью, несколько снимков маленькой девочки — лет трех, прикинул Роберт — на галечном пляже. Без сомнения, Руби: эти шоколадные глаза и подбородок с ямочкой нельзя не узнать. Роберт пробежал глазами школьные табели, незаконченное письмо, которое Эрин, судя по дате, писала десять лет назад. Начиналось оно, как ни странно, со слов: Дорогая Эрин… Душу на бумаге пыталась излить, решил Роберт, поток горьких слов, а по сути — бессмыслица. Наконец он добрался до пухлой пачки писем, перевязанной фиолетовой ленточкой. Помня о цейтноте, Роберт не знал, за что браться в первую очередь. Открыл наугад. Открытка ко дню рождения.

С любовью моей дорогой доченьке на ее пятилетие. Целую. Мама.

Роберт улыбнулся, отложил открытку, взял другую — на семилетие Руби. И снова подписано «Мама».

«А где же папа?» Пожав плечами, Роберт вложил одну открытку в другую, как они хранились. К делу не относится. Роберт точно не помнил, когда, по словам Эрин, она развелась с первым мужем — такие подробности ее прошлой жизни его не интересовали, — однако произошло это, судя по всему, довольно скоро после рождения Руби.

Роберт принялся перебирать письма. В основном они были посланы на прежний лондонский адрес Эрин, в квартиру, где она жила до знакомства с ним, но на полудюжине конвертов значился адрес «Маргаритки». Краткие записки на почтовых карточках или послания в несколько страниц. Все их, однако, красной или зеленой шариковой ручкой писал некто с инициалами «Б. К.». Почерк жуткий, едва поддающийся расшифровке, а на первом письме, которое Роберт вынул из конверта, каракули вились поперек печатного бланка.

Роберт глянул на обратный адрес: «Королевские цветы», Маркет-стрит, Брайтон. Чувство вины, так и застрявшее комом в горле, не помешало ему полюбопытствовать, что имел сказать Эрин этот самый Б. К.

Дорогая моя Эрин,

Я скучаю по тебе безумно. Все спрашивают, куда ты подевалась. Очень, очень рад, что ты теперь работаешь в столице. Только берегись разных грязных типов, которых там не счесть. Сама понимаешь — меня ведь рядом нет, чтобы тебя защитить. Через месяц-другой, наверное, выберусь к тебе. Заранее позвоню. Ложись пораньше, детка.

Как ты исчезла — все цветы вянут.

С вечной любовью. Целую.

Б. К.

С вечной любовью? Роберту стало тошно от слов, адресованных его жене. Вечная любовь к Эрин — только его, Роберта, право, верно? Он просмотрел еще несколько посланий: опять Б. К. скоро приедет, и как всем в Брайтоне не хватает Эрин, и что там поделывает малышка Руби, да какой она подарок для своей мамы. Под одним из писем стояло: «Дядя Бакстер».

Дядя? Значит, ни о каком романе речь идти не может. Странно, однако, что она ни разу даже не упомянула о родном дяде. Узнав в самом начале знакомства, что родители Эрин умерли, близкой родни у них не осталось и она была их единственным ребенком, Роберт больше не задавал вопросов о ее семье. Эрин и Руби — вот и вся семья. То есть «дядя» — наверняка фамильярное обращение, и кровное родство тут ни при чем.

Среди прочих нашлись два письма, которые Эрин написала в ответ «дяде Бакстеру», да так и не отослала. Она рассказывала о своей жизни в Лондоне, о том, как ей стыдно, что она сбежала из Брайтона после пожара — это был самый тяжелый шаг в ее жизни, — об учебе Руби в новой школе. Тысячу раз благодарила за все, что для нее сделал Б. К. Писала, что была счастлива встретиться с ним на выходные, и делилась радостью: ей удалось найти новую работу, теперь она составляет свадебные букеты. В том цветочном магазине Роберт с ней и познакомился…

Перед глазами возник образ Эрин в тот миг, когда Роберт увидел ее впервые в жизни, — и тут же исчез, стертый стыдом, обидой, гневом. Не самое лучшее время лелеять счастливые воспоминания, если ты роешься в личных вещах жены, подозревая, что у нее интрижка на стороне.