Люди черного дракона - Алексей Винокуров Страница 25

Но тут произошло чудо. Когда до свободной постели оставалось не больше трех шагов, опиум, осевший в легких Чжана, сделался летучим, выплеснулся в его кровь и достиг мозга. В ту же секунду ростовщик повалился как подкошенный, разбив при падении и без того плоскую морду свою в кровь, но не почувствовал этого уже, опьяненный сладкими снами.

Рыбка стояла над ним и холодно разглядывала эту разваленную, не пригодную ни к чему, кроме выработки денег, тушу. И тут, словно в сказке, появился Денис. Сначала, впрочем, в просвете палатки показались только его глаза. Спустя секунду и он сам с силой вдвинулся внутрь палатки и прошел ее насквозь. Мгновение он разглядывал Рыбку, а она глядела на него своими яростными, как море, голубыми глазами. Потом, не говоря ни слова, он взял ее за горячую руку и повел вон из шатра.

Они шли сквозь пеструю, шумную ярмарочную толпу, как идет нож сквозь масло, как взгляд протыкает горизонт, не задерживаясь на случайных призраках гор и озер. Никто не остановил их, никто не взглянул на них — мало ли детей шляется по ярмарке, даже и голых? Ведь всякий знает, что девочка только в шатре любви — объект вожделения, в любом другом месте она — просто ребенок.

Они шли долго, пока ярмарка не скрылась за холмом. Он вел ее за руку — решительно, бестрепетно, она шла, не спрашивая ни слова. У нее было уже много мужчин, но этот был первый, который взял ее за руку и повел не в постель, а к неведомым далям, первый, который не спросил, сколько следует заплатить за нее старому жулику Хого, первый, кто не касался ее жадными пальцами во всех местах, а просто держал ее за руку и вел прочь от места любви — от ада и преисподней.

Они сели на берегу Амура и молча глядели, как, багровея, опускается за черные вершины деревьев изнывающее от жара солнце. За спиной у них высился Мертвый дом, а на приступочке сидела, ежась, Бабушка Древесная лягушка. Он не смотрел на девочку и ничего не говорил, но она и так знала, что теперь они будут неразлучны — до гробовой доски и даже дальше.

Так они сидели, пока не появился Хого с двумя угрюмыми охранниками Гунгуном и Жужуном. Девочка повернулась к маньчжуру, и ее взгляд потонул в его узких от ненависти глазах. Рыбка вздрогнула и впилась в Дениса мертвой хваткой. Тот поднялся с остывающего речного песка и, слабо рыкнув, оскалил клыки. Тайная кровь лесной карлицы заговорила в нем волшебным голосом, зашумела в ушах, плеснула соленым огнем в расширенные зрачки.

— Верни девчонку! — визгливо закричал Хого.

Он бы забрал ее просто так, без разговоров, да и с кем было разговаривать — со щенком, не отличающим семя-цзин от духа-шэнь? Его довольно было ударить головой о сосну — и вопрос был бы решен. Но Хого боялся скандала на чужой земле, боялся, что ярмарку больше не пустят на этот берег Черного дракона. И он пошел испытанным торговым путем — путем переговоров.

Но говорить с варварами — только время зря терять. В ответ на разумные слова голубоглазый мальчишка улыбнулся волчьей улыбкой и сказал коротко, словно вонзил нож:

— Моя.

Хого вспыхнул от такой дерзости. Он — прямой потомок Нурхаци, офицер истинного Желтого знамени, должен уговаривать малолетнего русского дикаря вернуть ему то, что ему и так принадлежит по праву, вместо того чтобы просто перерубить его надвое? Дикая кровь предков ударила ему в сердце, птичьи лапки сжались в кулаки, берясь за рукоять невидимого меча. Но он опоздал…

Почуявший близкую кровь Денис, словно вспомнив небывшие уроки покойного письменного головы Пояркова, молча ринулся на врага и с разбегу ударил твердым теменем в самоварный живот. Хого с маху опустился на обширный свой зад, на котором в старые времена можно было бы проводить лэйтаи, и изверг ветры такой силы и густоты, что умолкли, устыдившись, даже птицы на вечерних ветвях. Откатившись от удара назад, Денис ловко вскочил на ноги и изготовился к новой атаке.

— Взять! — истошно завопил Хого, едва придя в себя, и два угрюмых громилы прыгнули на мальчишку.

Но взять его было невозможно. Он ревел, как дикий зверь, выл, кусался, царапался и лягался. И только сунутый головой в реку и насильно удерживаемый там, он постепенно затих, а выволоченный на берег, не подавал уж больше признаков жизни, только черная вода текла, как слезы, по бледному его лицу… Этого никто не видел, кроме Хого, двух охранников и Рыбки, но охранники молчали, как убитые, а Рыбку заковали в кандалы и усадили в самый дальний шатер.

Но Хого все равно беспокоился. Он боялся, что тело Дениса найдут и начнут расследование. Заперев девчонку, он взял громил Гунгуна и Жужуна и пошел с ними под огромную ель, в густой тени которой они спрятали мертвеца и лишь слегка присыпали его песком. Мальчишка лежал в ночи среди корявых корней и почти уже слился цветом лица с речным песком. Одни только открытые голубые глаза его дерзко темнели под хмурой луной, словно, как и прежде, говоря: «Она — моя!»

Хого, приезжавший на этот берег со своей ярмаркой много лет, знал наши обычаи не хуже местных. Он слышал, конечно, о Мертвом доме, в который никто не осмеливается входить, потому что всякого, вошедшего туда, ждет смерть. Всякого, кроме ходи Василия, разумеется.

Хого не верил в эти сказки, потому что был хозяином ярмарки, на которой творились чудеса куда более удивительные. Но старый маньчжур понимал, что в Дом смерти просто так никто не пойдет, а значит, не было лучшего места, чтобы скрыть преступление. Даже если бы туда и заглянул кто-нибудь, всегда можно было спихнуть вину на самого мальчишку, который залез в Дом по собственной глупости.

Гунгун и Жужун взяли маленькое стынущее тело за руки и за ноги, отволокли его к Дому и швырнули в двери, зияющие, как могильный зев, швырнули, всполошив Бабушку Древесную лягушку, которая повалилась с приступочки, заметалась туда и сюда и заголосила на весь лес беззвучным лягушачьим криком.

На шум из ночного леса вышла огромная мохнатая тень, лица которой было не распознать — только сокрушительный запах дерьма и малины, рявкнула и косолапо двинулась на убийц. Те попятились, от страха потеряв голос, но тут из-за спины их грациозно вылетела еще одна тень, с длинным хвостом, рыкнула и двумя кровавыми ударами перервала горло сначала Гунгуну, а потом и Жужуну. Те молча повалились в траву, обливаясь темной пульсирующей жижей…

Услышав в чаще рев и чавканье, Хого обмочился со страху и бежал прочь так быстро, как только позволяли его коротенькие ножки и круглое брюхо.

Прибежав домой, Хого первым делом отправился к Рыбке, которая в кандалах сидела в самом дальнем и тесном шатре, так что даже голову не выпрямить, а приходилось держать то на одном плече, то на другом. Страшно было Хого, так страшно, что хотел он сначала избить девчонку до полусмерти, исхлестать верблюжьими ремнями до поросячьего визгу. Если б не глупость ее и не злонравие, то ничего бы не случилось — и мальчишка был бы жив, и оба охранника. Но все-таки от битья старый маньчжур удержался, не захотел товар портить, жадность его заела. Только, шипя, как змея, предупредил, чтобы девчонка держала язык за зубами, иначе урежет он ей этот блудливый язычок, пусть бы даже и в огорчение клиентам.