Степени приближения. Непридуманные истории (сборник) - Яков Фрейдин Страница 25

– Ĉu tio estas vera? Ĉu vi parolas Esperanton? (Это правда? Вы говорите на Эсперанто?)

Я ответил на том же языке, что да, вроде говорю, но он первый человек, кто меня понимает. Я изучал язык по книжкам, а вот он единственный, кого я смог найти и с кем могу поговорить. Для этого я и пришёл. Старик ещё раз внимательно на меня посмотрел, а потом почти шёпотом сказал, тоже на Эсперанто:

– Вы должны быть очень осторожны. Никому не говорите, что понимаете этот язык. Это так опасно. Они могут через окно по губам читать, через стены слышать. Я, однако, не понимаю вас. Вы ведь молодой человек, зачем вам это нужно? Я в лагерях без малого двадцать пять лет провёл только за то, что мог говорить на Эсперанто. Мне ещё повезло, из наших эсперантистов, кого я знал, никого больше в живых не осталось, я один…

* * *

Прежде, чем продолжить, тут уместно пояснить, почему я вдруг решил выучить этот язык. Я про это как-то писал в одном из своих рассказов, а потому приведу из него короткий отрывок.

«…Учась на третьем курсе политехнического института, я подрабатывал на телецентре нештатным кино-корреспондентом, а кроме того, в любительской киностудии своего института снимал разные короткометражные фильмы. Как-то на кинофестивале таких фильмов моя картина «Наглый Эксперимент» заняла первое место… В дополнение к призу мне полагалась поездка в Венгрию снимать там документальный фильм о стране. Приз – призом, но чтобы получить разрешение для вы езда даже в соцстрану у меня ушло почти полгода на сбор множества документов и хождения по всяким комиссиям, которые должны были засвидетельствовать мой высокий морально-политический облик. Но как бы-то ни было, я в Венгрию поехал….

В Будапеште моё внимание привлекли многочисленные плакаты и флаги – все зелёного цвета. Сегодня я бы сразу подумал про мусульман, но тогда эта весенняя зелень была по поводу 51-го Всемирного Конгресса Эсперанто, международного искусственного языка. Однажды, когда я в одиночку обедал в маленьком ресторанчике в Буде, я обратил внимание на небольшую группу весёлых людей в зелёных шапках и галстуках с зелёными звёздами – цвета Эсперанто, то есть надежды. Речь их мне показалась знакомой, чуть похожей на русскую. Я подошёл к их столику чтобы познакомиться. Оказалось, это была болгарская делегация на конгрессе и говорили они между собой по-болгарски, но все прекрасно понимали по-русски. Я быстро сошёлся с этими чудными людьми, они меня сразу сагитировали изучить Эсперанто и мы вместе хорошо провели время. Звали их просто – Балю Балев, Генчо Генчев, Никола Николов и так далее. С некоторыми я потом более десяти лет до самого своего отъезда из Союза переписывался на Эсперанто…»

Ввернувшись из Венгрии домой, я пошёл на телецентр и предложил сделать передачу о конгрессе, о языке Эсперанто, и показать отрывки из фильма, что я снял в Будапеште. Редактору эта идея понравилась и передачу мы подготовили. В день выпуска (в те времена всё сразу шло в прямой эфир, без предварительной записи) я уселся в студии перед камерами, щурясь под яркими лучами софитов, режиссёр уже начал обратный отсчёт перед тем, как начать передачу, но в этот момент все в студии услышали крик: «Стоп! Не включать! Я запрещаю!» Это кричала пожилая толстушка, которая работала на телецентре цензором «Главлита». Режиссёр вместо моей передачи сразу пустил в эфир какой-то дежурный мультфильм, а толстушка грохнула на стол передо мной и редактором толстый фолиант – свод цензурных запретов. Она раскрыла его на какой-то странице и ткнула пальцем в параграф, говоривший, что любое упоминание о языке Эсперанто в печати и на радио категорически запрещалось. А внизу стояла дата: 1937 год. Я пытался было возразить, что этому запрету уже 30 лет и сейчас иные времена. Но цензорша ничего не хотела слушать: «Мне без разницы, 30 лет или 300. Этот параграф никто не отменял, а значит он до сих пор в силе. Поэтому никакой передачи не будет». Так у меня не получилось поведать миру о моём открытии международного языка.

Незадолго до моей несостоявшейся телепередачи я побывал в городской публичной библиотеке и там в запаснике отыскал множество книг и учебников на Эсперанто. Все они были изданы в начале двадцатых годов, то есть сразу после гражданской войны. Книги были напечатаны на плохой бумаге и некоторые страницы даже рассыпались, когда я их листал. Я взял несколько учебников домой и они меня полностью захватили. В школе и институте я изучал немецкий, но способностей к языкам у меня не проявилось. А вот Эсперанто поразил меня своей логикой, простотой и музыкальностью звучания, похожей на итальянский язык. Чтобы на нём начать говорить, требовался сравнительно маленький запас слов и нужно было знать несколько суффиксов и префиксов, которые меняли смысл слова. Все основные слова были взяты из романских и германских языков. Например, «мальчик» это knabo (из немецкого der Knabe), а чтобы сказать «девочка» надо только изменить окончание: knabino. А чтобы сказать, «мальчишка», добавьте другой суффикс: knabaĉo”, а «девчонка» соответственно будет knabinaĉo. И ли, скажем, «быстро» это rapide, а «медленно» это malrapide, или «дом» это domo, а domego значит «домище», и так далее. Можно самому составлять слова, как из кубиков строить. Просто, легко и очень логично. Мне это было ужасно интересно и забавно, я засел за старинные учебники и уже где-то через месяц мог читать без словаря. Читать-то я мог, однако проблема была в том, что в миллионном городе я не мог найти никого, с кем поговорить на этом языке. Как-то один мой знакомый рассказал мне про старика-эсперантиста, что жил на окраине города в коммуналке.

* * *

Старик продолжал:

– Вы, молодые, совсем расслабились, болтаете, что хотите, никого не боитесь, думаете – всё в прошлом. Как же! Думайте, думайте, только помяните моё слово – в этой стране всё кругами ходит и на круги своя возвращается. Ничего не исчезает. Что было, то опять будет…

– Я не понимаю, – спросил я, – за что же вас посадили? Какой вред от того, что вы знали Эсперанто? Должна же быть у них какая-то логика…

– А как же, была у них своя логика и ниточка к ней тянется издалека. Я вас сейчас чайком попою и, раз уж вы спросили, расскажу про эту логику, да и про всё прочее. Тогда и поймёте.

Старик снял с плитки закипевший чайник, из пачки щедро насыпал чаю в большую алюминиевую кружку, залил кипятком и продолжил:

– Вы не удивляйтесь, что я чай в кружке завариваю. Старая привычка. Я вот почитай 12 лет, как освободился, а всё делаю по лагерной привычке. Теперь уж не переучусь, годы не те… Я прошлой осенью свой 72-й день рождения справил. Один гулял, вот тут за этим столом. Сам с собой чокался. Ни родни, ни друзей не осталось. Только вот с соседями общаюсь, но это народ серый, скучный. Ну, да Бог с ними. Я потому очень рад, что вы пришли. Нет, не только из-за Эсперанто, а потому, что вы вот сидите тут со мной и слушаете и вам, похоже, интересно. Ну так вот…

Родился я в Питере в 94-м году, в аккурат в тот самый день, когда царь Николай на престол вступил. Отец мой был инженер-путеец, уважаемая профессия. Уж не знаю как это вышло, но увлёкся он идеями Льва Николаича. Графа Толстого, то есть. Стал, как тогда говорили, толстовцем. По долгу службы он часто бывал в Варшаве и там познакомился с доктором-окулистом Заменгофом, тем самым, что придумал язык Эсперанто. Идея международного языка показалась отцу сродни идеям Толстого о всеобщем просвещении, освобождении, ну и тому подобным наивным мечтам. Отец мой тоже был идеалист и загорелся мыслью, что единый язык может объединить весь мир. Доктор Лазарь Маркович Заменгоф, или как он Польше назывался – Людвиг, тоже был, как я понимаю, толстовцем по духу, хотя про идеи Толстого, мне думается, он только от моего отца узнал. Похоже, что это его очень увлекло. Доктор был родом из Белостока, это в Польше, где среди местного населения была сущая языковая каша – там говорили по-русски, по-польски, на идиш, по-немецки, а Заменгоф ещё вдобавок изучил английский, греческий, латынь, французский. Он к языкам очень был способный. Ему ещё в молодости пришла в голову идея создать такой универсальный язык, чтобы он был лёгкий в учёбе, красивый и мог бы как-то способствовать объединения всего мира в одну семью. Чтобы, значит, в каждой стране было два языка – один родной, а второй вспомогательный, для общения с иностранцами. Заменгоф такой язык придумал, я бы сказал – построил, и написал о нём книжку с учебником под псевдонимом «Доктор Эсперанто», то есть Доктор Надеющийся. Он вроде как надеялся, что весь мир будет на этом языке говорить. Так это имя за языком и закрепилось. Книжка его стала очень популярной и у него появилось много последователей. Идея вспомогательного языка многих очень заинтересовала, его стали изучать. В 1905 году эти энтузиасты даже провели в Франции первый конгресс Эсперанто, и мой отец туда поехал. Потом вернулся домой в Питер и стал меня учить. Так и я пристрастился к этому языку ещё подростком.