Муравьиный царь - Сухбат Афлатуни Страница 25

– Ехать надо, – сказал Михалыч, опускаясь за столик и пристраивая вбок ноги.

– Успеем! – Никак отвернул пробку. – Я тебе все объясню, покажу, без меня ты пропадешь! Сейчас заправимся, и в дорогу. Только знаешь… – Он наклонился к Михалычу, чуть не стукнув его лбом. – Ты меня чуток совсем подожди, я к Нинке забегу, пока она еще добрая…

Оставшись один, Михалыч помотал головой и стал есть остывший суп. Остановился, задержал пластмассовую ложку. Дернул ногами, проверил бумажник с карточками. Деньги, карточки были на месте, и фотка маленькой Катюхи с медвежонком. Проглотил еще несколько ложек. Вяло поинтересовался водкой. Наплескал себе немного в стаканчик. Повертел в руках, попытался слить обратно. Не получалось, он поднялся и плеснул за ящики. В это время застонала женщина. Руки Михалыча стали снова холодными. В крике этом, как показалось, совсем не было радости, хотя бы животной, а было одно отчаяние. Стаканчик в руке треснул, острые края впились ладонь.

Лене он до сих пор не изменял. То есть специально не думал, где бы подыскать еще вариант. В конце концов, можно и жену любить.

Был, конечно, факт, что она его старше. По паспорту вообще большая разница. Но внешне Лене сорок семь никто не ставил, все только восхищались ее формой. Даже когда бизнес у нее расстроился и она перестала бегать по парку с гантелями. Все равно держала себя в форме, еду себе всякую придумывала, чтобы жиры не висели. Ровесницы ее уже ходили, тряся попами и животами, а она еще в Катькины брюки влезала, когда Катька не видела. Характер, правда, у Лены был такой, что на все реагировала. Но Михалыч приспособился, под самый ее огонь не лез, а огонь быстро кончался. Она, в общем, где-то была беззащитной и нуждалась в Михалыче, как в стене. И ценила его, как стену и как нормального мужика. Непьющий, спортивный, деньги отдает.

Иногда ему казалось даже другое. Хотя доказательств не было, одни только чувства. В общем, казалось, что у Лены кто-то есть. Кто-то ловкий и невидимый, кому она дает даже не из любви, а из непонятных бабских соображений. Когда он думал об этом, в нем просыпалось что-то огромное и черное, чего он сам в себе боялся. Оно колотилось в нем, ломая изнутри все нервы, вообще всё. Ему хотелось спросить Лену напрямую, но он не спрашивал, боясь обидеть ее чуткость. Потом как-то забывалось. Смешно.

Расплатившись, сумма оказалась недетской, ну да ладно, он открыл дверь и вышел. Падал снег, Михалыч не столько увидел его, сколько почувствовал кожей. Ледяные точки зажигались и гасли на щеках и подбородке. Михалыч увидел свою машину и окончательно потемнел. На душе было совсем не так, как хотелось. Еще и мать тут.

– Нинель, можно сказать, наша мать… – говорил рядом Никак. – Наша муравьиная царица, читал про муравьев?

Михалыч кивнул. Про муравьев он всё знал. В правой руке он нес горячий чай.

– Кроме нее, – Никак остановился, они подошли к машине, – никто у нас почти и не рожает. А она – пожалуйста, каждый год.

– А детей куда?

– Иногда наши берут. Раньше иностранцы еще брали. Теперь только государство. Или в церковь относит.

Михалыч открыл дверцу. В лицо ударило теплом и запахом матери. Мать спала. Когда они с Никаком сели, пошевелилась:

– Поел?

– Что?

– Поел?!

– Да… На вот, чай тебе, – осторожно протянул. – Горячий.

Мать брать не стала, подперла щеку ладонью:

– Не хочу. Потом, может.

Михалычу тоже пить не хотелось. Никак все-таки накачал его, вернувшись, своим квасом. Теперь доставала отрыжка, кислая и колючая. Вот опять.

Протянул стаканчик Никаку.

– Не, я на чай не охотник, – помотал тот головой. – Лучше его тут вылить, а то дороги наши какие, видели. Весь на коленях будет.

Михалыч приоткрыл дверь и вылил темноватую жидкость. В снегу возникла темная дыра с ободком.

– А у вас тут церковь есть?

– Есть, – ответил Никак. – И батюшка есть, и иконы. Все по правилам. Проезжать ее будете.

Михалыч застыл, глядя на часы на панели. Судя по ним, их не было всего минут десять. Михалыч отодвинул рукав, где прятались его «Командирские», Ленин подарок к десятилетию их жизни. Потом нащупал в куртке мобильник. Время на всех часах было то же.

– Я ж говорю, не торопись, успеем, – похлопал его по плечу Никак.

К муравьям Михалыч был давно неравнодушен и проявлял интерес еще раньше, чем к рыбам. Рыб вначале любил просто ловить и делать уху и только потом оценил их красоту. Муравьи же его привлекали с детства, особенно лесные, конечно. Мог до опупения, вместо игр и футбола, глядеть на муравейник. Иногда муравьи заползали на ноги и жалили, но он только сжимал губы, воспитывая в себе волю.

Он научился узнавать по крыльям муравьиных царей и цариц, хотя те и были похожи. Редкие книжки, которые он читал, кроме тех, которые в школе, тоже были из жизни муравьев. Очень интересовался. Хотел даже в университет поступать, умные люди отсоветовали.

Некоторые факты, правда, про муравьев ему не очень нравились. Например, как их царицы, то есть самки, вели себя после оплодотворения. Они откусывали себе крылья и дальше всю жизнь только откладывали яйца. Или что муравьиный царь, когда оплодотворит царицу, умирал, как ненужный организм, сделавший свое дело. Михалыч к тому времени был в курсе насчет оплодотворения у людей. То, что мужики после этого не падают вверх лапками, а продолжают жить и работать, казалось более правильным и красивым.

Он даже поделился как-то ночью с Леной насчет этого своими соображениями. Лена хмыкнула, но, по сути, приняла его сторону. Представила даже себя на месте муравьиной царицы. Сказала, что «всю жизнь сиди в норке и рожай – это ж запаришься». Посочувствовала муравьиному царю. Потом выключила компьютер и залезла под одеяло. Хохотнула, взбалтывая одеяло и устраивая голову на подушке: «Представляю…» Что она представляла, он так и не понял. Она дотянулась до выключателя, свет щелкнул и погас. В темноте он услышал ее приглушенный одеялом голос: «Ну, где ты там, муравьиный царь?..»

Моста в Мостах не оказалось, до него еще было пилить и пилить, Никак предложил проехаться по льду, как все тут ездят. Дорога пошла через поле, по обе стороны торчал борщевик. Михалыч привыкал к мысли, что он теперь безработный. Совсем.

– Время у нас тут свое, местное, – объяснял свое Никак.

Михалыч слушал, следя за дорогой. Мать проснулась, но молчала.

– Это в городе вы на часы глядите. Поэтому время у вас по часам идет. А мы тут больше птицами пользуемся.

– Какими? – спросил Михалыч, не отрываясь от дороги, которая пошла вниз. «Надо было, – подумал, – цепи на шины надеть».

– Петухами, курами, – отвечал Никак. – А в общем, время тут почти уже и не водится. Всё города себе засосали.

– Я тоже в деревне выросла, – сказала мать. – У нас рыбы водилось – во!.. Войдешь, она сама к тебе лезет. А чужих наши к ней не пускали, это строго.